Красный тайфун
Шрифт:
— Отчего же: раньше это «домашним образованием» называли — сказала Анюта — уж я стараюсь Люсе передать все, чем сама владею. И — вот не думал ты, мой Адмирал, что там у себя вы слишком уж были терпимы? Не только слова, но и поступки прощали — которые никак нельзя было прощать. Не установили для себя черту, которую переходить нельзя, при любой кажущейся выгоде — просто, нельзя, за ней смерть, или даже то, что хуже смерти, как назвать, что у вас стало со страной? Гибкость и ум — лишь в достижении цели. А изменение самой цели — это табу: принципами поступаться нельзя, ни за какие пряники! Надеюсь, что те, кто после нас придут — именно так себя вести будут!
Солнышко, ты что! Говоришь правильно — но ведь Лючия не посвящена еще по — полной! Думает лишь, что мы такие же как все, только «зеркало в будущее» имеем, то есть ноутбук! И как теперь девочке правду рассказать?
— Она подписку на все давала, такую же как я — отвечает Анюта — так ведь, Юр? Впрочем, Люся, это от тебя зависит — коль ты одна из нас, то готова все узнать? Или предпочтешь, чтоб тебе спокойнее было? Поверь, что когда я узнала поначалу — то мне застрелиться хотелось. Но приказ был — и желание драться. Насмерть, себя не жалея — чтобы победу вырвать, даже казалось бы, в безнадежном бою. Так что выберешь?
Лючия в ответ в Юрку вцепляется, к нему прижимается. Показывая — что куда он, туда и она, и спрашивать нечего.
— Тогда, Люсенька, готовься — как домой вернемся, будет у нас разговор. Не на улице же этим заниматься? И «зеркало» придется кстати.
Лючия кивает. Юрку не отпускает — будто боится, что он исчезнет сейчас. Хотел бы я тоже присутствовать — но время уже, мне ехать в наркомат! Целую Анюту — ну вот зачем женщины и тут вуали придумали, мешают! — и иду к машине.
Вечером спрошу, чем завершилось? Вот будет сейчас у товарища Смоленцева «семейный фронт», в самом буквальном смысле! При мощной поддержке моей Анюты. Да и итальянка, как мне показалось, не глупа, и психику имеет устойчивую — так что, надеюсь, все будет хорошо.
Лючия Смоленцева (Винченцо).
Мадонна, неужели все это правда? Но как я могу не верить словам моего мужа и Анны — самых близких мне людей в этом подлунном мире?
И если это действительно случилось, то не иначе, как по воле Его и предназначению. Для того, чтобы, как сказал мой рыцарь, «у Страны Мечты был второй шанс».
— Ты понимаешь, мой Галчонок, теперь я уверен, несмотря на все произошедшее. Что план был неплохой — немного подкачало исполнение. А дело было вовсе не был безнадежно — вот теперь мы и постараемся, без ошибок!
Я уже слышала эту песню, которую пел под гитару друг моего мужа, со смешным прозвищем «Скунс» — мой рыцарь тоже умел музицировать, и я никогда не забуду, как именно он спел мне «Лючию» в альпийском лесу, в лагере Третьей Гарибальдийской бригады, почти два года назад — но у Валентина голос был лучше (не в обиду моему кабальеро!). Песня про безнадежный бой — и «там выход был, вы просто не заметили». И если у моего мужа и его друзей получилось изменить войну, сократив ее на целый год, если сейчас сам Вождь Сталин в их «ордене», а также и другие Большие Люди из власти СССР — о, мадонна, а выходит, я с ними наравне, попала в этот круг избранных! — то у нас должно все получиться!
И я теперь отлично понимаю Анну — сказавшую мне:
— Это ведь мир, где жить моим детям. И твоим, Люся, тоже. И детям их, и детям их детей. И я все сделаю, чтобы никакая мразь вроде Горбачева или Ельцина, их счастье не украла!
Это те, которые свою Страну Мечты — отродьям дьявола продали? Видела я на приборе, и слышала, что мой муж мне рассказал — что в том мире дозволено верить в дьявола, предаваться самым гнусным извращениям, причем даже Церковь там считает это допустимым, сама погрязшая в грехе! Там поклоняются не богу, а деньгам, «конкурентоспособности». А европейские города заполнили какие-то банды из дикарских стран. Хотя похожее было в истории — в последние годы перед падением Великого Рима. И чем это кончилось — нашествием варваров, гибелью цивилизации и культуры, несколькими столетиями Темных Веков? Сейчас на весь мир тоже надвигалось что-то страшное, пусть через сорок — пятьдесят лет, но все равно, разве могу я жить как некий король, сказавший «после нас хоть потоп», ведь тогда, если этот мир погибнет, то дозволено все, любой грех, извращение, скотство! А куда после попадут души тех, кто отринул даже не бога, коль уж не верили в него, но и свое право быть человеком, а не животным?
Но Анна сказала — мы должны победить! Я вспоминаю, как прошлым летом мы ездили к писателям, и после попали в грозу — тучи закрывали солнце, ветер рвал наши платья и волосы, а моя подруга и старшая сестра (да, я теперь считаю ее как родней) смотрела на разгул стихии с радостью и восторгом, пусть сильнее грянет буря — я тогда не понимала ее чувств, но стояла рядом, не уходя. Прости, мадонна, что я забыла о том, что любые испытания посылаются нам затем, чтобы мы их преодолевали, и становились сильнее! Если это и есть Армагеддон, обещанная битва света и тьмы — надо ли спрашивать, на чьей стороне должна быть я, истинная католичка? Впрочем, по моему рассуждению (и объяснениям Анны) — мы, православные, и даже коммунисты, имеем то общее, что считаем: надо поступать как должно, ну а после Бог или история оценят! В отличие от протестантов, Римская Церковь не считает, что господь ведет нас по жизни за руку, как слепых — он лишь открывает перед нами двери, и мы сами вольны сделать выбор, в какую войти, и ответить в полной мере за это, когда придет час. Ну а думающих иначе — судит не бог, а трибунал. Когда Папа предал анафеме Гитлера, приказавшего своему темному воинству напасть на Святой Престол, то германские протестанты отказались это признать, заявив что все случившееся, это обычные бедствия войны. И после, когда католики Германии были обязаны приносить Гитлеру особую присягу в знак лояльности — от протестантов этого не требовали! Что ж — после падения богопротивной нацистской власти вдруг оказалось, что очень многие представители протестантских церквей оказались преступниками — Святой Престол ничего не забыл и не простил! Однако именно протестанты задают тон в Англии и Америке — и именно эти страны в будущем потащат весь мир в пропасть, ради своей выгоды!
Я вижу так. И пусть мой кабальеро меня простит — ведь я родилась и выросла католичкой, а не комсомолкой, как Анна. Я не умею выразить то, что думаю — другими словами.
Мой муж, мой рыцарь, выслушав меня, лишь улыбнулся. И крепко прижал меня к себе. А затем что-то перевел на своем волшебном приборе (обязательно разберусь сама, как с ним обращаться, если мне дозволят!), и я услышала песню:
На ступеньках старинного храма
В лабиринте прошедших эпох
Мы стояли, нас было так мало
Мы стояли и ждали врагов
Нам бежать бы, забывши о чести
Вроде ж нечего больше терять
Но сказал кто-то: «Мы ещё вместе,
Им нас не взять!»
(прим — Алькор. Спиной к спине. — В. С.)
Эта же прямо про нас! Если жизнь, это борьба добра и зла, света и тьмы, в том числе и внутри нас самих? Она может выражаться и во вторжении вражеских полчищ, но там, в будущем, гораздо опаснее оказалось подтачивание Веры, Идеи изнутри. Потому что именно вера во что-то более высшее, чем насыщение и размножение, делает человека — человеком а не животным. А я вспомнила слова, которые давно слышала от одного святого человека — «дьявол опасен как раз тем, что убедил всех, что его нет». И если я удостоилась чести быть принятой в орден избранных — то что я должна сделать, чтобы оправдать доверие?
Мой кабальеро, мой рыцарь, мой любимый муж — отпусти меня! Ты знаешь, что в твоих объятиях я могу думать лишь об одном — и мы займемся этим после, но сейчас я хочу, для своего душевного спокойствия, понять, чем я могу быть полезна для нашего святого дела! Клянусь, что я жизни не пожалею, лишь бы тьма не победила и здесь!
Ой, а как быть с моим обетом? Что выше — он, или клятва о соблюдении тайны, данная моим друзьям? Когда я увижу отца Серджио, с которым я познакомилась в тот самый день, что и с моим мужем, он был легатом Святого Престола в Красных Бригадах, ну а теперь полноправный посол Ватикана в Москве, и в то же время мой духовник? Но ведь в обете ничего не было сказано про исповедь, а лишь «когда почувствуешь приближение смертного часа», а это случится, я надеюсь, очень нескоро! И если до того мне было разрешено Церковью даже сменить веру, если я захочу — то мадонна, разве это грех, на исповеди промолчать о том, что не является грехом?