Красный уголок капитализма
Шрифт:
– Забирайте пельмени и сосиски, их же дети любят.
А мама сказала:
– Нет, нет, это оставьте себе.
– Нам ничего не надо, – сказал дедушка.
– Нет, нет, – сказала мама и протянула дедушке деньги за продукты.
Дедушка отказался:
– Не надо нам денег, у вас самих денег нет.
Тут бабушка с дедушкой опять стали спорить, и тетя Люда с мамой незаметно положили деньги в сервант. А пока они подкладывали деньги, дедушка незаметно подложил сосиски и пельмени в их сумки.
А я взял сосиски в карман и побежал на улицу. Петька смотрел, как я ем, смотрел, смотрел, пускал слюни и говорит:
– Где
– А меня бабушка отоваривает.
Петька говорит:
– Дай попробовать.
Я ему, конечно, не дал. Самому мало.
Тогда Петька говорит:
– А я тоже умею отоваривать.
Я говорю:
– Врешь, не умеешь.
И тут он меня отоварил. А сам убежал. Ну и пусть бегает голодный. Так ему и надо!
Прощальная пломба
Наш микрофон подвешен в зубном кабинете прямо над креслом для обработки пациентов. В кресле сидит бледная посетительница, накрытая по горло белой простыней. Пока дантист готовит нехитрый инструмент, берем интервью у сидящей.
– Сколько вам лет?
– Двадцать шесть.
– К какому полу принадлежите? Извините, из-за простыни не видно, а ваш мужской голос вступает в противоречие с женской прической.
– Женскому принадлежу. Своей жене. А так – мужчина.
– Давно вас беспокоят зубы?
– Со школы. Я на уроке труда перекусил гаечный ключ. С тех пор беспокоят.
– Как вы находите уровень ремонтных работ в этой поликлинике?
– Делают капитально. Пломбы ставят навечно. Правда, зубы потом выкрошиваются, но пломбы остаются. У меня своих – только два зуба, остальные пломбы.
– Дегко ли попасть на прием к зубному врачу?
– Я пять месяцев попадал – не попал. Талонов не хватает. Врачей много, а талонов – мало. Поэтому пришлось схитрить. Фамилия у меня Зубанюк, а звать Николаем. Жена тоже на моей фамилии, балериной работает, может, слыхали? Зовут ее Ниной. Получается, что ее в афишах пишут так же, как меня в повестках – Н. Зубанюк. Так вот, я в поликлинику попал по ее направлению из женской консультации. Вроде как в тягости я, а с такой справкой без очереди.
– А справка эта, значит, не настоящая?
– Обижаете, гражданин корреспондент. Самая настоящая, со сроком на пятом месяце. Когда у меня с зубами совсем плохо стало, я решился помощи у жены просить. Пришла она как-то с репетиции, партию Жизели для премьеры готовила. Смотрю на нее, уставшую и стройную, любуюсь. Потом про зубы вспомнил и говорю: «Ниночка! Не дай от зубов мне погибнуть. Помоги». Объяснил, что единственный путь к спасению – через ихнюю консультацию. Она всплакнула, конечно, уж больно танцевать любит, но в беде не оставила. Сегодня я по ее справке вставлю последние пломбы, и все. А тридцать две пломбы во рту – великое дело. Крепкие, и зубная боль не страшна.
– А жене вашей, значит, придется через… через… роддом?
– Придется. А что же делать? У нее-то зубы как у волчицы. Может, и у малыша такие же будут.
– Спасибо вам за беседу.
Я вижу, что доктор готов к работе. Он берет шприц и делает обезболивающий укол пациенту. Последний держится прекрасно. За ручки кресла. Видно, что укол доставил ему несколько неприятных мгновений, иначе он не кричал бы так сильно и долго.
– Как вы себя чувствуете, Николай?
– Сейчас уже лучше. Самое страшное позади.
Дантист ослепляет халатом и подбадривающей улыбкой. Он закатывает рукава, обнажая крупные руки. Голова Николая запрокинута, рот широко открыт, глаза надежно закрыты. Доктор высверливает в зубе пациента скважину и отходит к своему столику. Николай широко открывает глаза, плотно закрывает рот и, схватившись руками за подвешенный к потолку микрофон, выскальзывает из-под простыни вверх. Он поднимается по шнуру быстро, как муха. На нем сиреневое женское мини-платье. В глаза бросаются явные признаки беременности. Правда, эти признаки выпали в кресло в виде цветастенькой подушки. Шиньон тоже не удержался на голове и упал рядом.
– Доктор, – умоляет пациент, – Я передумал. Оставьте мне хотя бы один живой зуб. Я не перенесу вашего коловорота.
Однако микрофонный провод вот-вот лопнет. Скоро, совсем скоро Николай снова окажется в кресле и ему запломбируют последний зуб. А я пока прощаюсь с вами, дорогие товар…
Мест нет!
(В полусне). Паша, ты, видел, как лошади спят стоя? Не видел? Посмотри на меня и увидишь. Я сплю стоя. Мне даже снятся кошмары. Это от недостатка комфорта. Еще ботинки жмут. Сниму их к лешему… Во-от. Без ботинок лучше. Ноги дышат полной грудью.
Паша, ты зачем взял меня за плечо? Это не ты? Здравствуйте, вы кто? Извините, товарищ сержант, заснул. Знаю, что вокзал, знаю, что нельзя, особенно стоя. А где можно? Спасибо. Про гостиницу я слышал. Нас нигде не взяли. Спасибо, сейчас еще попробуем.
(Окончательно проснувшись). Паша, просыпайся. Только не падай. Мы идем в гостиницу. Иди за мной… Когда ты научишься спать стоя и не падать?
Паша, ты видишь, как горят мои глаза? Это от бессонницы. Но с ней покончено. Я придумал. Ты видел когда-нибудь негра на вокзале на чемоданах? Не видел? И я не видел. Все, Паша, мы превращаемся в негров и идем бай-бай в гостиницу. Пойдем в парикмахерскую, покрасим волосы, завьем кудри. Пойдем к сапожнику, пусть почистит нам лица и руки.
…Паша, ты прирожденный негр. Как я раньше этого не замечал? Какие великолепные губы и нос. И даже глаза красные. Я знаю, что от бессонницы. Но это так кстати. А мне как этот цвет? Идет? Ну, и отлично. Мы с тобой вылитые негры. Мне кажется, что ты не Паша, а Билл. Пойдем вон в ту, самую шикарную, гостиницу.
Паша, не стучи в дверь так громко, не нервничай. Стучи с достоинством, как негр. Вот так…
Добрый вечер, мсье портье, разрешите войти? Вы так любезны. Мы с Биллом решили остановиться у вас. Мэри сказала, у вас самая лучшая гостиница в городе. (Паша, работай под негра, вспомни, что ты о них знаешь.) Мсье портье, как вам мой русский язык? О! Спасибо. Вы мне льстите. Это мой родной язык… Второй. Первый – это наш, негритянский. А это Билл. Билл, заходи, здесь так прелестно. О! Я вижу у вас в вестибюле бассейн и пальмы. Билл, мне кажется, в этой гостинице даже лучше, чем в той, откуда мы пришли. Эти пальмы напоминают мне мою родину.