Красный вервольф 2
Шрифт:
Я вздохнул и посветил фонариком вперед. Его тусклый луч темноту подземелья, кажется, не только не рассеивал, но делал еще гуще.
— Значит так, орлы, — сказал я, припомнив карту. — Пойдем цепочкой по правой стене. Осторожненько, держимся друг за друга. Фонарь будем включать изредка, чтобы случайно не свернуть куда. Всем ясно?
Вопросов не возникло. Я внимательно посмотрел на подраненного Яшку. Тот был бледен, но держался молодцом.
— Тогда вперед, Рубин, ты замыкающим, — я шагнул к стене, за собой поставил Льва Борисовича, следом пристроился Яшка. Потушил фонарь, и мы двинулись.
Если сумеречное зрение еще можно как-то натренировать, то видеть в непроглядном мраке пещер и подземелий для человеческих глаз нереально. Только глаза зря пучить. Так что я прикрыл веки и обратился в слух. Было слышно, как где-то звонко разбиваются о каменную поверхность капли воды. Как шуршат невидимые в темноте крысиные лапки. Как пронзительно верещат летучие мыши. И как будто чье-то бормотание на краю слышимости. Главное, не прислушиваться совсем уж внимательно. А то начнешь разбирать среди этих фантомных звуков отдельные слова, и начнут накатывать черные волны паники.
Под ногами что-то захрустело. Я включил фонарь и поводил тусклым лучом. Какой-то хлам. Поднял голову вверх. Ага, тут колодец или что-то вроде. Похоже, его использовали наверху как мусорку. Дальше.
Путь в темноте длился уже целую вечность. Когда сложно измерять время, оно растягивается, словно резиновое. И каждая мелочь становится событием. С писком рванула из-под ног крыса. Перегородившая проход широкая лужа. Обрушившийся свод… Чтобы перебраться через завал, пришлось потратить немного ценного ресурса батареек. Но было все равно заметно, что этот завал разбирали, чтобы пройти было можно. Несколько раз коридор разветвлялся. Куда именно вели все эти ходы — никто не знает. Один из выходов должен быть где-то на территории псковского Крома, но там он, должно быть, давно завален. И сколько всего этих выходов… Надо будет найти время, запастись свечами или керосиновой лампой, и облазить эти подземелья. Отлично ведь иметь такой путь отхода. Дом, где обосновался Шнырь со товарищи, ныне бесславно усопшие, находился в унылой части Пскова, которой фрицы почти не занимались. А Митрохино — за внешним кольцом. Так даже в таком виде этот ход — отличная вещь. Теперь у Наташи и прочих людей Слободского будет безопасный путь входа в город. Можно так незаметно хоть сотню бойцов провести.
Я не сразу сообразил, что мы пришли. Стена под пальцами вдруг закончилась, зато другая рука уперлась в каменную кладку. Мозг даже попытался тревожно пискнуть: «Тупик!» Но это была та самая стена-ширма, маскирующая вход.
Дошли. Здесь мы с Наташей порешили банду Шныря и нашли Митьку.
Наощупь нашел керосиновую лампу. Запалил фитиль. Подземное укрытие озарилось теплым светом. Ящики были на месте, значит партизаны еще не приходили за добром. На первый взгляд, после нас никто сюда не заходил — вещи лежали именно там, где мы их и оставили.
Фух.
— Значит так, — сказал я вполголоса. — Сейчас я заберусь наверх и понюхаю воздух. Что у нас там, да как. А потом подумаем, что вам делать дальше, идет? Отдыхайте пока.
Главное, не расслабляться. Хрен знает, сколько на самом деле народу в банде у Шныря. Может мы их тогда всех положили, а может и нет. И про поляка Оглоблю забывать не стоит тоже.
Я выбрался наверх, вернул на место ложную стену, взобрался по лестнице из подпола, прислушался. После ватной тишины подземелья, звуков было слишком много. Даже шелест листьев и стрекотание сверчка звучали оглушительным оркестром. Шагов не слышно. Голосов тоже. Пусто.
Вроде бы тоже никого не было. Я прошелся по всем комнатам теперь уже нежилого барака, окидывая все внимательным взглядом. Бурые пятна крови уже выглядят как обычная грязь на полу. Осколки стекла… Хлам всякий. Выглянул в окно. Окна соседних домов темные, вдалеке виден свет прожектора на вышке.
Ага. А вот и та самая первая комната, где мы с бандюками общались. Стоп, что это еще?
Обшарпанная квадратная корзина, заботливо прикрытая серым от застиранности полотенцем. Протянул руку, чтобы открыть, замер. А ну как сейчас откину крышку, а там бомба? Потянул носом воздух. Пахло едой, точнее, в основном, хлебом. Усмехнулся, приоткрыл крышку, заглянул. Ну да, точно. Пара свежих ковриг, крынка явно с молоком, яйца… Или Шнырю кто-то принес дань, и, не застав дома, оставил корзину на столе. Или заходил заботливый пшек Оглобля. Да пофиг, сейчас здесь никого не было. А еда жуликам без надобности, так что…
Я подхватил корзину, прихватил несколько кружек и спустился обратно в подземелье.
— Ну что, орлы… — начал я, оглядывая лица спасенных Яшки и Льва Борисовича. Уныния не наблюдается, Яшка уже замотал раненное плечо какой-то здесь же найденной тряпкой. — Предлагаю под поздний ужин обсудить ваши дальнейшие действия. Побег уже обнаружили, максимум к утру выяснят, кто именно сбежал. Так что неплохо бы вам из Пскова убираться.
— А какой смысл? — меланхолично проговорил доктор. — Безопасных мест вокруг нет, через линию фронта пробираться, к своим? Так нас вернее всего застрелят.
— Доктор прав, лучше нам здесь где-нибудь затихариться. Одежду сменить, глаз завязать… Не будут фрицы всматриваться в каждое лицо… Документы бы только выправить, чтобы было, что в рожу сунуть, ежели прицепятся…
— Сделаем документы, — кивнул я. И даже обрадовался. Болтливый и изворотливый Яшка — отличный сподвижник, лучше и пожелать трудно. А доктор…
— Вы же, молодой человек, я так понял, с Лазарем Ивановичем дружны? — спросил доктор. — С документами он может помочь.
За едой Яшка и доктор рассказывали, что происходило в психушке с того момента, как ее прибрали к рукам фрицы. Как только приедет Рашер, Плескау-Шпиттель, как они назвали это место, станет филиалом Дахау, жуткого концлагеря Аненербе. И Рашер возглавит его научно-медицинскую часть. Под предлогом исследования феномена «русской ликантропии». Монотонным голосом доктор описывал подготовку комнат под газовые камеры, а Яшка, размахивая только одной рукой, эмоционально расписывал, как без перерыва работала кочегарка, в которой как дрова сжигали тела «отбракованных». Бл*ха, вот же дрянь какая… Изменил историю на свою голову, мало тут концлагерей устроили и без этой погани… Надо выжечь эту мерзость из-под Пскова. Вот только как? Устроить пожар? Поджечь клятые строящиеся бараки, чтобы горели синим пламенем… Да вот только в больнице еще полно беспомощных пациентов. Я сжал кулаки и упер взгляд в стену. Уничтожу. Еще не знаю, как, но уничтожу это мразотное гнездо…
— Скоро начнет светать, — сказал я. — Так что оставляю вас пока здесь. В случае шума, скрывайтесь в подземелье. О документах и одежде не беспокойтесь, мы с Рубином похлопочем.
На следующий день с утра я нашел часовщика и и рассказал ему, что доктор спасен и теперь нуждается в новых документах. А поскольку с ним еще и Яшка был выведен, то неплохо было бы и ему справить соответствующие бумаги. Часовщик пообещал все сделать в лучшем виде, но на это уйдет дня три минимум. Нужно еще к фотографу как-то незаметно привести Яшку и доктора.
Поэтому, я решил, что пока пусть они поживут в подвале под бараком Шныря. Сейчас это самое безопасное место в городе. А пока нужно встретиться с Юргеном. В его надушенной «любовной» записочке говорилось, что он будет меня ждать на берегу сегодня вечером. Вечер понятие растяжимое, да и берег тоже. Для безопасности время он не обозначил конкретное, понадеялся на мою смекалку. Я прикинул, что скорее всего вечер — это конец рабочего дня в комендатуре. Я освобождаюсь (если без задержек) согласно штатному распорядку в восемнадцати часам. Значит и идти на бережок нужно сразу после работы. Только где его там искать? Набережная в довоенном Пскове не сказать, что большая, но и не маленькая. Но влюбленные назначают встречи, наверное, возле мест примечательных и красивых. Например, возле моста, который совсем недалеко от моего дома. Туда и пойду.