Красный ветер
Шрифт:
Но он не остановился. Он сказал самому себе, что это еще не конец, что ему нельзя останавливаться, и пошел дальше. Ночь как будто отступила, но, странно, откуда-то с корзиной винограда на плече появился Кароль, двоюродный брат Матьяша, а следом идет жена Кароля Анна и говорит: «Не ходи туда, слышишь? Не ходи, Матьяшик». А Кароль говорит: «Не ходи. Лучше помоги мне нести корзину…»
— Нет, я пойду! (Анны и Кароля уже нет.) Я пойду, — повторяет он, — мне останавливаться нельзя.
Теперь он опять все ясно видел и ясно осознавал. Конечно, ему трудно было понять, почему фашисты до сих пор не изрешетили его пулями и почему батальон анархистов стоит на месте. Вот если бы Родригес устремился вслед за ним, другие, может быть, тоже побежали бы за Родригесом… А фашисты…
— Это полоумный, — сказал лейтенант Урибе. — Или фанатик. У них этих фанатиков хоть пруд пруди. Возьмем его живьем и сдерем с него шкуру.
— На черта он нам нужен! — возразил капрал Ируно. — Пялим на него глаза, будто перед нами невесть какое чудо, и теряем время.
Он прицелился и выстрелил. Матьяш Маленький точно наткнулся на невидимое препятствие и медленно осел на землю. Потом, опираясь на карабин, снова поднялся и, волоча простреленную ногу, опять шагнул вперед.
— Живой! — удивленно воскликнул капрал. — Ну-ка, еще раз… Не заговоренный же он!
В это время Родригес закричал:
— Разве мы люди? Разве мы солдаты революции? Они в упор расстреливают человека, а мы…
Ему никто не ответил. Потрясенные невиданным зрелищем, точно завороженные этой трагедией, анархисты продолжали стоять и смотреть на Матьяша Маленького, который медленно полз вперед и теперь почти вслепую стрелял в фашистов. И вот кто-то там у них упал, убитый или раненый, а потом еще один, и тогда с десяток фашистов ринулись на Матьяша Маленького, паля в него из пистолетов и винтовок, что-то разъяренно крича, — они дорого заплатили за интересный спектакль и решили жестоко разделаться с главным его героем.
Ярости их не было границ. Они-то думали, что батальон анархистов вот-вот бросит фронт, откроет им дорогу и они беспрепятственно пойдут вперед: их заверило в этом начальство, заявив, что к анархистам посланы опытные агитаторы, которые сделают свое дело…
Однако анархисты остаются на месте и, хотя не предпринимают никаких действий, тем не менее, похоже, не собираются уходить. Где же эти хваленые опытные агитаторы? Или все дело испортил этот полоумный солдат?
Лейтенант Урибе невесело усмехнулся: полоумный? Фанатик? А может быть, настоящий патриот? Он ведь знал, на что идет. И наверное, последние минуты жил только страстной верой: что-то должно проснуться в тех, кто увидит его смерть… И есть ли среди солдат лейтенанта Урибе хоть один, который смог бы поступить так же, как этот маленький неизвестный солдат?
У лейтенанта Урибе мелькнула мысль: этого солдата следует взять в плен и с почетом расстрелять перед строем батальона. А перед расстрелом сказать: «Этот человек достоин самой высокой награды за свое бесстрашие!»
Но во-первых, Урибе понимал, что теперь ему уже не остановить своих взбешенных подчиненных, рванувшихся вперед с единственной целью прикончить, растерзать, втоптать в землю солдата, осмелившегося в одиночку бросить вызов целому батальону, а во-вторых, лейтенант внутренним чутьем угадывал, что насторожившийся, сжавшийся, словно пружина, батальон анархистов вот-вот ринется на его позиции: этот маленький солдатик, пожертвовав жизнью, не мог не разжечь пламя гнева даже в самых зачерствелых и закосневелых сердцах.
…Родригес выхватил у рядом стоявшего солдата винтовку и побежал к Матьяшу Маленькому. Он даже не оглянулся — бежит за ним еще кто-нибудь или нет. Но услышал за спиной многоголосые выкрики:
— Сволочи! Целой сворой на одного!
— Мы вам сейчас пустим кровь!
— Быстрее, камарадас!
И — залпы из винтовок, карабинов, пистолетов, а на левом фланге уже захлебывался пулемет, из-за поросшего кустарниками холма ударила пушка — раз, другой, третий; снаряды выли над головами и рвали, вздыбливали сухую землю в расположении батальона лейтенанта. Урибе, который остервенело кричал солдатам, бросившимся на расправу с Матьяшем Маленьким:
— Назад, идиоты! В окопы!
Но они уже были в десяти шагах от Матьяша Маленького. Видели его окровавленное лицо, искалеченную разрывной пулей руку, волочащиеся по земле перебитые ноги.
Десять шагов — несколько коротких секунд… Матьяш Маленький слышал топот ног, слышал крики приближающихся фашистов. Хорошо, он очень хорошо с ними дрался. Так же, как Матьяш Доби и Матьяш Сабо, — летчик, сбивший уже четыре итальянских самолета. Был бы жив великий патриот Венгрии Матьяш Сабо, он, наверное, сказал бы: «Мои внуки — настоящие люди!»
Он открыл глаза не для того, чтобы увидеть фашистов, нет, он и без этого знал, что они уже рядом. Он открыл глаза и увидел бежавших к нему анархистов — весь батальон, и впереди всех — Родригес. Значит…
Он так и умер, светло взглянув на мир, в котором прожил всего восемнадцать лет. Ровно через год после его смерти анархиста Родригеса привезли, тяжело раненного, в госпиталь, и он, передвигаясь по палатам на костылях, рассказывал солдатам:
— Его звали Матьяш Маленький. Он был из Венгрии. Если бы не этот человек, не знаю, что вышло бы… Мы тогда собрались бросить фронт и идти в Барселону… А он…
У Родригеса спрашивали:
— Он тоже был анархистом?
Родригес отвечал:
— Он был коммунистом… Если после войны я останусь жив и у меня родится сын, я назову его Матьяшем… Матьяшем Маленьким….
Много, много в те дни барселонского путча вот так же, как Матьяш Маленький, погибло солдат Республики. Но, хотя и большой ценой, анархистов все же удалось удержать на Арагонском фронте, избегнув тем самым немалых бед. Центральное правительство бросило в Барселону из Валенсии части республиканской полиции и несколько подразделений солдат, временно снятых с Харамского фронта.
Путч был подавлен. За короткое время этого мятежа было убито почти тысяча человек и более трех тысяч ранено… Барселона вновь зажила прежней, удивительной жизнью: на эстрады поднимались известные танцоры и певцы и, прежде чем начать исполнение номеров, снимали с плеч винтовки и ставили их в уголок, поближе к себе; смотреть «Чапаева» и «Мы из Кронштадта» ходили тоже с винтовками и карабинами, словно это были необходимые принадлежности, как плащи и головные уборы; вечерами на Барселонской набережной андалузские токадорес под гитары пели народные песни Испании, парни и девушки прямо на асфальте отплясывали севильяну, а ночью то-и дело можно было слышать, как фалангисты кричат в темных переулках: «Арриба, Эспанья!» — «Выше, Испания!» — и вслед, за этим выстрелы, крики раненых и предсмертные стоны убитых. Наемные убийцы — пистольеро, — сея панику, стреляли в прохожих с чердаков, по улицам на бешеной скорости проносились автомашины, из которых уголовники и фашисты из «пятой колонны» строчили по толпам гуляющих пулеметными очередями…