Красный ветер
Шрифт:
— Виска Испания! — сказал он удивительно ясно и спокойно, понимая, что это будут его последние слова. — Виска…
Кажется, он не слышал, как прозвучал выстрел. И даже не успел почувствовать боли. Уже потухающими глазами, падая с трибуны на землю, он увидел искаженное ужасом лицо Матьяша Маленького, бросившегося к нему.
— Эй, там, — сказал анархист, пряча маузер в кобуру, — прикончите и второго. С меня хватит одного.
…Матьяш Маленький, обхватив руками колени, сидел рядом с убитым, будто неживой. Голова его была опущена на руки, и он не поднимал ее и ни на кого не глядел, долгое время думая только о том, что Матьяшу Большому не надо было идти сюда вместе с ним. Разве эти убийцы, эти бандиты, могут понять, что Матьяш Большой был самым удивительным человеком на свете, такой доброй души больше нигде не встретишь… Чего ж они медлят?
Анархисты плотным кольцом окружили Матьяшей, стояли и молчали. Может быть, если бы Матьяш Маленький поднялся бы, посмотрел на них, произнес хотя бы слово, его тут бы и прикончили, но он, худенький, с острыми плечами, тонкой шеей, скорее похожий на мальчишку, чем на восемнадцатилетнего парня, продолжал сидеть у безжизненного тела и, наверное, тихонько плакал; они видели, как временами Матьяш Маленький вздрагивает, но, как ни странно, никто из них не подумал, что это от страха, а не от горя.
И вдруг сквозь кольцо молчавших людей прорвался тот самый, кто убил Матьяша Большого, и истерически закричал:
— Может, панихиду будете служить по красной сволочи? Там, в Барселоне, такие, как эти, расстреливают сейчас наших братьев, а вы тут слюни распустили! Ну-ка отойдите!
Лихорадочным движением он выхватил из кобуры свой маузер, но его остановили, вырвали оружие. Один из анархистов, пожилой уже человек с воспаленными глазами и седой головой сказал:
— Тебе, Рамой, убить беззащитного человека — что раз плюнуть. Может, и вправду хватит с тебя одного?
И снова — крики, гул голосов:
— Возьмем этого в Барселону — там разберемся!
— Какого дьявола разбираться, Рамон прав!
— Мы кто — сопляки или солдаты революции? Мы клялись быть безжалостными к своим врагам! Требуем голосования! Мы за то, чтобы расстрелять коммунистического агитатора и немедленно двинуться в Барселону!
И вдруг — тревожный голос из задних рядов толпы:
— Фалангисты пошли в наступление! Они прорывают фронт!
Лишь на несколько мгновений анархистов охватила растерянность. И лишь на несколько мгновений воцарилась тишина. А потом откуда-то вынырнул «представитель» Нина, взлетел на трибуну, возле которой лежал убитый Матьяш Большой и рядом с ним сидел Матьяш Маленький, взлетел на трибуну так, словно его туда кто-то подбросил, и крикнул в толпу:
— Мы отступим организованно… Мы прикроем тылы, чтобы не было лишних жертв! Фалангисты далеко не пройдут… Для нас главное сейчас — Барселона! В Барселону, братья! На защиту Каталонии!
И вот тогда поднялся с земли Матьяш Маленький.
Вначале встал на колени, склонился над Матьяшем Доби и поцеловал его в лоб. Потом оглядел толпу анархистов и негромко проговорил:
— Фронт оставлять нельзя… Камарадас, фронт оставлять нельзя! — И уже громче, во весь голос: — Испания должна жить! Фашисты не должны пройти, камарадас!
Глазами отыскав Родригеса, того самого Родригеса, который гневно обрушился на «представителя» Нина, он приблизился к нему и попросил:
— Дай мне свой карабин, камарада! Дай, я пойду туда! — Он кивнул в сторону передовых позиций анархистского батальона. — Я пойду туда, — повторил он.
— Он пойдет туда, чтобы ползать на брюхе перед фашистами, — сказал анархист с забинтованной головой. — А потом вместе с ними…
— Заткнись! — бросил Родригес. — Заткнись, тебе говорю. — И — к Матьяшу Маленькому: — Бери карабин. Но туда ты не пойдешь. Они убьют тебя сразу же, как ты появишься… Пойдем вместе с нами в Барселону. Там во всем разберемся.
Он протянул Матьяшу свой карабин и, порывшись в кожаной сумке, висевшей у него на плече, извлек с десяток патронов.
— Спасибо, камарада, — сказал Матьяш.
И он пошел. Медленно, но ни разу не обернувшись. Анархисты продолжали стоять на месте, молчаливо, глядя вслед удаляющемуся Матьяшу Маленькому. Навстречу ему шли, бежали бросившие свой участок фронта те немногие солдаты батальона, которые оставались в окопах во время митинга. Он все шел и шел вперед, зажав в руке карабин, и когда кто-нибудь из отступавших солдат окликал его и говорил, что там, куда он шел, уже нет никого из батальона и через минуту-другую вон из-за того холма покажутся фашисты, отвечал:
— Нельзя бросать фронт, камарада… Фашисты не должны пройти…
На него смотрели, как на человека, потерявшего рассудок, а он продолжал идти вперед. Он знал, что оставшиеся позади анархисты не спускают с него глаз, он это чувствовал, он видел себя как бы со стороны.
Нет, Матьяш Маленький не хотел умирать. Гибель Матьяша Доби тяжелым грузом легла на его сердце, он знал, что если бы ему довелось жить хоть тысячу лет, этот тяжелый груз он нес бы до конца жизни. Но умирать он не хотел.
Нет, Матьяшу Маленькому хочется жить. И не смерти он ищет, идя ей навстречу. Но… Великий патриот Матьяш Бало знает, что рано или поздно он погибнет. Почему же он не останавливается?
Матьяш Большой тоже хотел жить, но пошел с Матьяшем Маленьким не только потому, что надеялся в трудную минуту защитить его: он верил в добрые начала людей, верил в честность и разум…
И вот пришел черед Матьяша Бало. Он идет… Там, откуда он идет, — толпа. А кто в толпе? Люди! Так думает Матьяш Маленький. Люди! Уже слышны одиночные выстрелы фашистов, а люди стоят и смотрят, как с карабином в руках идет на врага венгерский коммунист. Кто может поручиться, что в душе каждого из них вдруг не заговорит совесть?..
Из-за холма, пока осторожно, крадучись, пригибаясь к земле, хотя в их сторону никто не стрелял, выползли фашисты. Двадцать, тридцать, пятьдесят человек. Выползли — и застыли на месте. Из соседней лощины тоже выползли… Двадцать, тридцать, пятьдесят человек… Остановились, огляделись, ничего не могут понять. Кто он, этот спятивший маленький солдат, шагающий им навстречу?
— Эй, руки вверх!
Матьяш на мгновение задержался, прицелился в переднего фашиста, выстрелил. Фашист упал. А Матьяш снова пошел вперед. В него тоже выстрелили. Он почувствовал, как острая боль обожгла плечо. У него потемнело в глазах, будто он шагнул в ночь. Секунду назад Матьяш Маленький видел над головой яркое синее небо, холмы и лощины, откуда выползли фашисты, и вдруг — ночь.