Красный ветер
Шрифт:
Правда, глядя на Лину и Мигеля, Росита не может не испытывать зависти. У Лины и Мигеля все по-другому. Они равны. Пусть их любовь не так остра, не так горяча — нелегкая жизнь притупила страсти, — но зато им неведомы и тревоги, которые не дают покоя Росите.
«Но ведь они — муж и жена, — с горечью думает Росита. — А я и Эмилио…»
Она не хочет додумывать эту мысль до конца — ей больно…
…Эмилио, обняв Роситу за плечи, улыбнулся:
— Не надо так категорично, Росита. Ты ведь еще не знаешь, что я хочу сказать. Не знаешь, почему мы должны на время расстаться.
— Знаю! — Росита подняла на него умоляющие глаза и повторила: — Знаю! Ты улетаешь. И Денисио тоже. Туда, к ним. А я… Куда я пойду? Опять в горы? Без тебя? Зачем? Что я там стану делать?
— Я потом вернусь, Росита, — мягко проговорил Эмилио. — Если хочешь, я поклянусь тебе…
— Нет, ты не вернешься. И вообще… Нет, я не хочу… Почему ты не возьмешь меня с собой?
— Это очень опасно, Росита. Очень! Посмотри за окно, что там делается. Видишь? Даже только взлететь в такую непогоду — уже большой риск. А кто знает, что будет потом… У нас нет карты, мы с Денисио не так уж хорошо знаем машину… Нет, Росита, это очень опасно.
— Вы можете погибнуть? — вдруг спросила она прямо.
Эмилио Прадос пожал плечами:
— Как тебе сказать… Конечно, такая возможность не исключена.
— Но ты ведь говоришь, что готов дать клятву, будто вернешься. Как же ты можешь вернуться, если погибнешь?
— Я говорю, что есть большой риск… Почему надо думать о самом худшем?
— Правильно, Эмилио, не надо думать о самом худшем… Дай я за это тебя поцелую.
— За что? — не понял Эмилио.
— За то, что ты больше не станешь меня пугать. Ты ведь не погибнешь, Эмилио?
У него отлегло от души: слава богу, она повеселела. И Эмилио ответил:
— Конечно, не погибну. Мы с Денисио опытные летчики. Как-нибудь выкарабкаемся из этой передряги.
— Но вы плохо знаете машину, — заметила Росита. — Это не очень для вас опасно?
— Видишь ли, чтобы взлететь, долететь до Мадрида и сесть, — для этого не обязательно хорошо знать машину. Притом я когда-то ползал по «юнкерсу», кое-что запомнил.
— Прекрасно, Эмилио! — Росита несколько раз горячо его поцеловала. — Прекрасно, мой дорогой Эмилио. Теперь я буду спокойна. И ничего не стану бояться.
— Вот и хорошо. Я рад, что ты правильно все поняла. Ты у меня, умница, Росита.
— Я тоже рада, Эмилио. Теперь я не буду волноваться ни за тебя, ни за Денисио, ни за себя. Вы с Денисио — опытные летчики, а чтобы взлететь, долететь до Мадрида и сесть, — не обязательно знать машину очень хорошо. И ничего с нами плохого не случится. Я буду молиться за всех нас, я стану на колени перед образом святой девы Марии и попрошу: «Пресвятая дева Мария, помоги нам взлететь, долететь до Мадрида и благополучно сесть… Пронеси мимо нас опасности и несчастья, сжалься над нами, пресвятая дева Мария, и благослови нас…»
На какое-то время Эмилио опешил: как это он так просто попался на удочку? И что он теперь должен сказать Росите? Послушать ее — она уже все решила. Окончательно и бесповоротно.
— Послушай, Росита…
— Я проберусь на аэродром с помощью Лины, можешь не беспокоиться. И не стану вам мешать, вот посмотришь! А этот Эскуэро — он тоже полетит с нами? Его обязательно надо взять с собой, правда, Эмилио? По всему видать, что он честный и мужественный человек.
Вошел Денисио. Росита бросилась к нему, схватила его руки, с обезоруживающей улыбкой заглянула в глаза.
— Мы с Эмилио уже все решили, Денисио. Мы полетим все вместе: ты, Эмилио, Эскуэро и я. Эскуэро мы ведь тоже возьмем, Денисио?
— С билетами все в порядке? — Денисио в полном недоумении поглядел на Прадоса. — Багаж упакован? Надо приказать, чтобы подали карету — не тащиться же сеньорам и сеньоритам пешком до аэродрома. — С минуту помолчал и спросил у Эмилио: — Я ничего не понимаю. Может быть, объяснишь?
Тот растерянно пожал плечами:
— А что объяснять? Эта сумасбродная женщина ведет себя так, словно взяла на себя роль командира. Она не хочет и слышать, чтобы вернуться снова в горы. Если ты сумеешь ее переубедить, я поклонюсь тебе в ноги.
— Я сама поклонюсь ему в ноги, если он меня не станет переубеждать, — сказала Росита. — Денисио — умный человек и понимает, что все равно это ни к чему не приведет. Я хорошо говорю, Денисио?
— О да! Ты говоришь так хорошо, что дальше некуда. Так вот, слушай меня внимательно: никуда ты с нами не полетишь. Мы не имеем права рисковать твоей жизнью. Ты это понимаешь?
— Я все понимаю. Я полечу.
— Нет!
— Я полечу. Если вы взлетите без меня, я скажу всем фашистам, что там, в самолете, мой муж и мой брат и что я им помогала. Пускай они меня убьют. Я это сделаю, Денисио, можешь не сомневаться…
Они никогда такой ее не видели. Она и плакала, и смеялась, решимость была в каждом ее слове и в каждом жесте — такая решимость, которая заставляла их верить: Росита действительно готова на самый отчаянный поступок. И нельзя было не видеть какой-то совершенно новой красоты Роситы, и эта красота — не отрешенности, не жертвенности, а самозабвенной любви — трогала и подкупала.
Эмилио, скрывая улыбку, сказал:
— Пусть хранят ее все святые. И нас вместе с ней. Аминь…
А Денисио подумал: «На первых порах ее можно отдать под, опеку Эстрельи. Лишь бы все окончилось благополучно».
Глава третья
Эстрелья отошла подальше от КП, подальше от тех, кто поджидал возвращающиеся машины.
Вот показался самолет командира эскадрильи Хуана Морадо. Техник помчался по летному полю: на лице его — нескрываемая безудержная радость, он не стыдится ее, в эту минуту он не думает о том, что, возможно, вернутся не все и кто-то из его друзей будет долго стоять с поднятыми к небу глазами и ждать, ждать своего командира-летчика бесконечно долго, даже тогда, когда уже наступит ночь и всем станет ясно, что ждать больше нечего. Потом техник Хуана Морадо вместе с другими будет оплакивать чью-то смерть, искренне, всем сердцем переживать еще одну утрату, но сейчас он ни о чем другом думать не может: его летчик, его командир вернулся из боя!