Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики
Шрифт:
77. Уже после того как рукопись была завершена, наше внимание привлекли две публикации X. И. Хуфшмидта (см. ссылки [78] и [79]), в которых представлены результаты обширного статистического анализа не только западных картин, рисунков и скульптур, но и произведений искусства ассирийской, древнеегипетской и шумерской культур. Хуфшмидт обнаружил четкую правостороннюю (относительно зрителя) тенденцию в повороте головы у изображений, созданных до ранней античности; она прослеживается начиная с пещерных рисунков каменного века. Поскольку с классического античного периода до современности в живописи и рисунке преобладает противоположная ориентация профиля, он сделал вывод, что этот сдвиг произошел
«одновременно с
В качестве его причины он обсуждает «гипотетический переход доминирования в высшем зрительном восприятии от левого полушария к правому». Проанализировав рисунки и картины 55 художников XIV–XX веков (6162 портрета), Хуфшмидт обнаружил у 44 из них предпочтение левостороннего поворота изображаемой головы; он отмечает также, что у некоторых мастеров-левшей заметна тенденция к правосторонней ее ориентации. По данным Хуфшмидта, положение головы на портретах зависит от пола изображаемого человека, но этот автор не приводит количественных изменений в двусторонней асимметрии, связанных с временем создания портретов. Следует упомянуть еще один интересный результат проведенного им анализа эскизов и рисунков: оказалось, что у художников-правшей существует четкая тенденция более тщательно прорабатывать левую сторону наброска. Кроме того, как профессионалы, так и любители без специального художественного образования весьма склонны начинать рисунок или эскиз с левой стороны листа бумаги. Некоторые данные Хуфшмидта о работах леворукого Леонардо да Винчи указывают на противоположную тенденцию.
78. Hufschmidt H.J. (1980). Das Rechts-Links-Profil im kulturhistorischen Langssch-nitt. Arch. Psychiatr. Neryenkr., 229: 17–43.
79. Hufschmidt H. J. (1983). Uber die linksorientierung der Zeichnung und die optische Dominanz der rechten Hirnhemisphare. Z. Kunstgesch., 46: 287–294. Часть V. Сущность и видимость
Глава 12. Эстетическое значение демонстраций: несколько примеров из Папуа-Новой Гвинеи Э. Стратерн
Эстетика имеет дело с эмоциональными аспектами восприятия, а биология — с природой организмов и их выживанием в окружающей среде. Почему между этими, казалось бы, несравнимыми сферами должна существовать связь? Причина совершенно ясна: процесс адаптации и выживания организмов частично зависит от разного рода демонстраций, и именно в демонстрациях мы находим первые характерные черты эстетических конструкций и реакций на них. Материалы по двум сообществам нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи, где я работал с 1964 г., ясно свидетельствуют об этом. Для антрополога эти материалы интересны, в частности, тем, что они выявляют единение смысла и функции, или, иными словами, эстетики и биологии.
Дискуссии о зависимости между культурой и биологией ведутся в антропологии давно. Они нередко принимают облик политических споров, как например, при обсуждении «врожденного ума» этнических групп или пластичности форм доминирования. Эти споры относительно бесплодны, так как в них обычно противопоставляются полярные точки зрения: определяющую роль в поведении сообщества и отдельных индивидуумов приписывают либо их природе, либо воспитанию.
В своих усилиях очертить для себя некую законную область исследования антропологи, возможно, слишком рьяно настаивали на примате культуры над природой. Это, однако, чересчур односторонний взгляд, ибо сама культура-продукт эволюции человека и, наоборот, развитие определенных форм культуры оказало глубокое влияние на саму эволюцию. Эти формы, конечно, имеют значение для тех людей, которые их поддерживают; они имеют также долговременное биологическое значение.
Пример, лежащий вне сферы эстетики: в сообществах нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи нередко существует традиционный запрет на половые сношения в период, когда мать еще кормит грудью своего младенца. Местные жители объясняют это тем, что если произойдет совокупление, то сперма мужчины испортит молоко матери и ребенок, питавшийся таким молоком, вырастет хилым или даже умрет. Смысл запрета, таким образом, состоит в охране здоровья ребенка, что повышает его шансы добиться успеха в жизни. Если ребенок не выглядит цветущим, начинают ползти слухи, что его родители, вероятно, нарушали правило воздержания.
Мужчины, если у них есть возможность, прибегают к многоженству, чтобы нейтрализовать строгое послеродовое табу. В этом табу ясно просматривается сочетание сложившихся культурных обычаев и взглядов. Столь же очевидно и его биологическое обоснование. Цель запрета фактически сводится к тому, чтобы обеспечить оптимальные условия для развития детей и повысить их шансы на выживание. В этом примере нельзя не заметить параллель с эстетикой народов Папуа-Новой Гвинеи, обсуждаемой ниже. Смысл послеродового табу тесно связан с важными социальными ценностями, которые в свою очередь имеют явное биологическое измерение.
Главным поводом для эстетических высказываний служат горным жителям церемониальные пляски, участники которых бывают изысканно разукрашены. Надевая украшения и разрисовывая лицо, человек стремится подчеркнуть все свои достоинства, повысить свою привлекательность, а в чем-то и внушать страх. Умение удачно разукрасить себя считается также знаком благоволения со стороны предков, а потому-известной гарантией здоровья и плодовитости в будущем. Это проявляется в некоторых культовых танцах: при их исполнении мужчины надевают на себя украшения, символизирующие божество женского рода, которому поклоняются именно потому, что оно дает плодородие, увеличение поголовья свиней и рождение мальчиков у поклоняющихся богине мужчин.
Зрители, присутствующие на этих церемониях, высказывают свое мнение об исполнителях, давая им оценки, которые мы могли бы считать «эстетическими». Они критикуют танцоров, если те двигаются неуклюже или не в ритм с остальными, поют фальшиво или вступают не вовремя, либо украшены неказистыми, траченными молью перьями.
Казалось бы, речь идет о каком-то абстрактном артистическом суждении, однако это далеко не так. На самом деле из всех подобных замечаний слагается отрицательная оценка: выступавшая группа не сумела произвести на других должного впечатления, потому что у нее нет нужной для этого духовной опоры, и всякий человек, который выступает особенно неудачно, оказывается отличной мишенью для колдовских сил враждебных групп. Если эстетические суждения и высказываются, то они бывают включены в другие темы, которые люди считают более важными, чем сами эстетические восприятия. К таким темам относится сохранение и успешное воспроизведение групп, связанных близким родством. В этом ключ как к биологическому, так и к культурному значению демонстраций.
Народы, которые я изучал в высокогорном регионе Папуа-Новой Гвинеи, называют мелна (иногда пишут мелтпа или медлпа) и виру. Их языки принадлежат к группе языков Новогвинейского нагорья; примерно 15 % слов в них имеют общее происхождение, однако это самостоятельные языки: люди, говорящие на одном из них, не понимают тех, кто говорит на другом. Мелпа подпали под европейское влияние в 1933 г., а виру-только в 1950-х годах. Несмотря на это, жизнь виру изменилась очень значительно: они в гораздо большей степени утратили традиционную доколониальную культуру, чем мелпа. Тем не менее, изучая, как эти два народа носят свои украшения и как оценивают их на празднествах, можно составить представление о главных факторах, определяющих их эстетические взгляды.