Красота, коснувшаясь чудовища
Шрифт:
– Спасибо, – сухо говорит он, либо принимая ее извинения, либо соглашаясь с ней, она не знает. Немного помолчав, он повторяет: – Мне жаль, – и скрывается в своем кабинете.
Она думает, что должна была сказать ему не сожалеть, ведь в конце концов, ничего плохого он не совершил. Но такая поправка может показаться странной. Что она должна была сказать? – "Продолжайте фантазировать обо мне. Я не против?"
Это едва ли это сделает ситуацию менее неловкой.
Кроме того, ей нужно время, чтобы все переварить: то, что она увидела, его действия, свои чувства.
Но
Она, как обычно убирала его дом, а он старался избегать ее. Она оставила его спальню напоследок, и в результате проигнорировала, как сильно ее трусики увлажнились, когда она застилала его кровать.
* * *
"Слава Богу, она не ушла", – подумал он, скрываясь в кабинете. Он знал, что она приедет с минуты на минуту, а у него не получилось ослабить эрекцию под холодным душем. Ему нужно было позаботиться об этом, прежде чем она приедет. Ей нельзя видеть его неуместное желание. Это все разрушит. Но он просчитался, причем сильно.
Из всех возможных способов потерять ее, этот был самым позорным. Хоть он ей и не обладает, он может видеть ее дважды в неделю, и говорить с ней больше, чем он того заслуживает. И он чертовски благодарен за это. Он предпочитает не анализировать этот жалкий факт.
С его стороны было низко использовать ее работу, чтобы удерживать ее в доме, таким чистым его дом никогда не был, но он не может придумать иного пути держать ее рядом с собой. Кто–то настолько прекрасный и добрый не захочет иметь дело с таким гребаным трусом, как он, но будь он проклят, если достаточно эгоистичен, чтобы так или иначе заставлять ее. Одному Богу известно, что у него нет ни красоты, ни обаяния, ни как свидетельствует произошедшее ранее – разума, чтобы занимать место рядом с ней.
"Великий интеллектуал", – думает он с отвращением и дикостью. Не то чтобы ему нет оправдания. – "Господи, она была прекрасна".
Вид того, как она смотрела на его кончающий член, лишь раздразнил его желание, но лучше не думать об этом, если он не хочет повторного представления. Быть уродливым и истерзанным шрамами, сломленным как внутри, так и снаружи, уже достаточно плохо, не так ли?
Конечно, ему не стоило добавлять "жуткий старый эксбиционист" в список своих недостатков.
Глава 2
Час спустя после своей очередной уборки, Эрин начала беспокоиться. Она надеялась, что все вернется к норме, но Блейк все–таки избегал ее. Он спустился, чтобы поздороваться с ней, и все. Он не сидел на диване, пока она складывала одежду, или не стоял, прислонившись к книжным полкам, пока она протирала пыль. Он не сказал ей, какую книгу писал и какую ищет статью, не спросил ее о занятиях. Ничего обычного.
Сегодня он одет в джинсы и рубашку. Обычно дома он ходит в спортивных костюмах, очень удобных, теплых и тонких от частого ношения и стирки. Он работает дома и почти не выходит на улицу. Плюс он сторонится общества, доставляющего такой же дискомфорт, как ношение повседневной одежды.
Она может
Возможно, теперь он чувствует себя незащищенным с ней, и хотя она не винит его, себя она чувствует жутко виноватой.
Не помогает и то, что у нее были отчетливые сны о нем и его члене две ночи подряд.
Во снах он говорил всё те же слова, но она была там, обнаженная перед ним, и она делала все, что он просил.
"Мастурбация с мыслями друг о друге – зараза, которую я подхватила", – сухо подумывает она.
Он вышел из кухни со стаканом воды, когда она туда вошла. Обеспокоенная и отчаявшаяся, она хочет сделать для него все более комфортным.
– Мистер Моррис, – зовет она. Когда он замирает, она смягчает голос. – Блейк, я хотела бы еще раз извиниться за то, что случилось в прошлый раз. Мне следовало уйти сразу же, когда я увидела, что вы делали... Ну, я просто удивилась, – поясняет она.
Теперь он тоже выглядит удивленным.
– Извинения приняты.
Он сверкает тем, что как она полагает, является заискивающей улыбкой, но она больше похожа на гримасу. Что заставляет ее вспомнить, как он выглядел во время экстаза. Черт.
Сейчас она действительно должна заткнуться, но она не может остановиться.
– Интересно, вы... то есть... вы думали обо мне... не так ли? – спрашивает она.
Его глаза расширяются, а губы сжимаются.
– Ну, просто, интересно... Это была просто мимолетная мысль или более... – Она замолкает.
Он выглядит не на шутку взволнованным, и она ругает себя за это.
– Эрин, – сдавлено произносит он. – Ты не чувствуешь, что я прошу делать тебя что–то... неуместное? Что я пытаюсь заставить тебя делать что–то... что–то, чего ты не хочешь?
– Нет! – в смятении восклицает она. – Конечно, нет. Я просто имела в виду что, ну, если бы вы были заинтересованы во мне, таким образом, я... – Она делает глубокий вздох и выпаливает: – Я не буду против этого.
– Ты... – осекается он.
Она отстраненно замечает, что его рука сжимает стойку так сильно, что белеют костяшки пальцев. Он наклоняется вперед, будто хочет подойти к ней, но затем останавливается.
– Ты уверена? Уверена, что не чувствуешь давление? Я бы никогда не захотел, чтобы ты чувствовала, будто обязана...
– Нет, нет, это не так, клянусь. И то же самое касается вас, если вы не хотите, пожалуйста, не чувствуйте, что должны...
– Если я не хочу, – ошеломленно повторяет он. Его глаза на мгновение затуманиваются, а затем впиваются в нее. Он шагает к ней, обходит вокруг и встает позади. Ее волосы встают дыбом, а кожу головы покалывает там, где находится его лицо, как если бы он прикасался к ней.
Он слегка проводит пальцем от ее макушки по волосам вдоль плеча и по руке. В этом прикосновении нет ничего откровенно–сексуального, но она находит его ужасно эротичным. Последние два дня в ней кипело повышенное возбуждение, и она чувствует себя взвинченной и нуждающейся.