Красота, коснувшаясь чудовища
Шрифт:
– О Боже, да, – кричит он, прямо как тогда, когда он удовлетворял себя, думая о ней.
Но на этот раз все происходит по–настоящему, и она собирается удостовериться, что он об этом знает.
Она смакует вкус его желания, выстреливающий ей на язык, и глубоко вдыхает мужской мускусный запах его тела. Его бедра дрожат. Вся эта мужественность и мощь дрожит под ее ртом. Это опьяняет ее.
Она берет его глубже, а затем почти до конца выпускает. Туда–сюда. Глубже и глубже. Ритмичное скольжение его члена между ее губ,
Этот человек так добр и так любезен, и как так вышло, что он ставит свою ценность под сомнение из–за шрамов? Это нелепо. Те шрамы, полученные в бою солдатом, доказывают его отвагу и честь. Это еще один пример, как он защищал других, как когда он вступался за неслыханное количество людей в том, что он писал.
"Как он смеет... Как он смеет ставить под вопрос свою ценность?" – Он является всем, чего можно только желать найти в мужчине. – "Я люблю его… Что за черт? Откуда взялись подобные мысли?" – Она удивленно распахивает глаза, только чтобы обнаружить, что он так пристально смотрит на нее, будто может съесть в одиночку. Он выглядит таким свирепым и сексуально–устрашающим. Ее глаза расширяются от голода в его взгляде.
Сквозь возбуждение ему удается слегка улыбнуться и нежно коснуться ее щеки.
– Все нормально, – мягко произносит он. – Ты не обязана смотреть.
Он думает, что она не хочет смотреть на него, видеть его прекрасное лицо? Он думает, что она хочет притвориться, будто кто–то другой лижет и ублажает ее?
В ней растет злость. Злость на то, что он сомневается в себе. Он сомневается и в ней, думая, что она мелочная. Злость на безликих людей, которые изранили его внутри и снаружи.
Так не должно быть. Она докажет ему это. Даже если этот день – все, что у них есть, он узнает себе цену.
В отместку она сжимает губы и начинает сосать изо всех сил. Он приподнимает бедра и стонет, беспомощно закрывая глаза.
Она продолжает свой натиск, используя сильное всасывание и устойчивый ритм. Она берет его глубоко, слишком глубоко. Она практически касается им горла, пронзая его членом свой рот, но ей все равно. Она сосет и занимается сексом с ним так сильно, как только может, будто его член – это ее спасательный круг; возможно, так и есть.
Он толкается бедрами вверх, бездумно пытаясь войти глубже, прорваться дальше. Она пытается ему угодить, опуская голову ниже, упираясь губами в волосы у основания. Стон поднимается из глубины его горла. Она могла бы кончить только от этого звука, если бы ее руки были свободны, и она смогла бы коснуться себя, но они заняты. Его член практически душит ее, но это кажется таким незначительным.
Когда все заканчивается, он лежит в после оргазменном ступоре, протягивая руки вниз в поисках связи с ней. Дымка насыщенности проникает в нее. Она взбирается вверх по его телу и укладывается калачиком на сгибе его руки.
Глава 3
Блейк не собирался запрыгивать на нее в следующий раз, когда
В любом случае, он должен быть арестован. Избит. Кто–то должен надрать ему задницу за то, что он воспользовался ей. Чертовски плохо, что у Эрин нет никого, кто бы мог это сделать.
Ни отца, ни братьев, ни "панк–задницы" парня из колледжа. Она была уязвимой, а он – последним ублюдком.
Когда она подходит к передней двери, она окликает его, как и всегда:
– Мистер Моррис, это Эрин.
Его пульс подскакивает от звука ее голоса. Член твердеет. – "Боже, нет".
Он не может этого сделать. Достаточно того, что она знает, что он грязный старик, желающий ее и воспользовавшийся ей. Хуже того, что он воспользовался ее отчаяньем, потому что ей нужно работать, чтобы заплатить за колледж, и это когда–то было его страховочным тросом, удерживающим ее рядом с ним. Он не может получить ее тело, ее невинность.
Если она невинна… – "Ох, она же занималась раньше сексом?" – Боже, она сосала так, как он никогда этого не испытывал. Даже перед своими ранениями, это не было так хорошо. Но ее карие глаза были так открыты, так доверчивы. Ее тело было гибким, гладким и молодым. Он всего этого не заслуживал. Вот она, входит на кухню. Невероятное тело и прекрасный ум.
– Эрин, – говорит он. – Нам нужно поговорить.
Она подмечает его тон, прикрепляя на лицо маску торжественности, но она всегда выглядит яркой. Она шагает к нему, не поднимая всезнающих глаз. Наверное, она переживает, что он снова прикоснется к ней, притронется своими грязными руками к ее телу, а его обезображенное лицо будет рядом с ее. И почему она не должна переживать? Он же животное.
– Боюсь, так не пойдет, – говорит он. – Ты больше не можешь работать здесь.
– Ладно, – спокойно отвечает она. Но ее руки дрожат. И когда она понимает, что он это замечает, она скрепляет их в замок. Она не та, кто показывает слабость на людях, а он ненавидит, что делает ее слабой.
– Ты же понимаешь, что это никак не твоя ошибка? – Спрашивает он. – Ты проделала прекрасную работу. У меня никогда не было такого чистого дома. Просто... Ну, уверен, ты понимаешь, в чем проблема. Это больше не должно произойти.
– Ладно, – отвечает она, все тем же нейтральным тоном. – Я поняла.
Он не желает причинять ей боль, но он понимает, что уже сделал это. Он думает, что она будет просто разочарована, ведь ему хочется думать, что между ними была дружба. Или, может, она чувствует облегчение, что сможет уйти от старого развратника без шумихи. Это уже намного хуже. Но он знает, в чем дело.
– Знаю, ты полагаешься на эту работу из-за колледжа. Я не собираюсь это разрушать. Я дам тебе немного денег. Такую же сумму ты бы получила, продолжая на меня работать.