Красотка для мажора. Она будет моей
Шрифт:
Потому что она сама стала самой темной, самой непреодолимой моей мечтой…
Зазвонил телефон. По рингтону я понял, что это была та самая девушка. Привычно я надел на себя маску, которую носил всю свою жизнь с самого детства, маску мальчика, парня, которого хотели видеть во мне окружающие. Хорошего парня. Положительного. Своего в любой компании. Надел и сразу нажал на зеленый кружок на экране.
– Алло?
– Привет!
– прозвучал в динамике взволнованный голос.
– Привет, Ника! Что-то случилось?
– Случилось! Звоню тебе, потому что мне нужно выговориться. А
– Так что случилось?
– добавил легкую нотку беспокойства, как актер, прекрасно отрепетировавший свою роль.
– Мы с Давидом выяснили… что Коля это не Вандал!
– Как?
– нотка удивления, тонкая, без малейшего перебора.
– Его же вчера арестовали.
– Это оказался не он. Он пытался изнасиловать меня в тот день, но Вандал это какой-то совсем другой парень. И знаешь… я подозреваю Артура Воронцова, - девушка говорила слегка сумбурно, спеша и тревожась, словно боялась, что не успеет рассказать мне все, что хочет.
– Я обещала, что пойду с ним на свидание сразу, как только того маньяка поймают. Его поймали, и он тут же снова пригласил меня на свидание. Думаю, он сам подставил Коляна. Просто подкинул ему ту бутылку со взрывчатой смесью, а потом сделал анонимный звонок в полицию. Позавчера он слышал, как я говорила о том, что мой сводный и есть тот насильник. Услышал и решил подставить именно его. Мне кажется, это Артур. Других подозреваемых у меня нет.
Умная девушка. Но конечно, не такая умная, как я. Слушает свое сердце, которое я всеми силами пытался завоевать все это время. Доверяет мне, своему защитнику.
– И хуже всего то, что… Саша, у меня такое ощущение, что теперь мы оба с Давидом в опасности. Потому что вчера я сказала Артуру, что теперь встречаюсь с Третьяковым. И в его голосе было что-то… Я не знаю, что нам теперь делать.
И правда, умная. Не поняла, откуда исходит угроза, но все поняла очень четко. Потому что теперь они с Давидом, и правда, были в опасности.
Ведь я предупреждал ее. Я давным-давно сказал ей, что не остановлюсь. Сказал, что она будет моей и только моей.
А значит, она просто не оставила мне выбора.
Ведь сегодня Ника призналась, что нет ни единого шанса, что она предпочтет меня ему.
Глава 20. Двойная угроза
Ника
Со вчерашнего дня меня не отпускал этот противный липкий страх; я по-настоящему боялась того, что этот социопат мог сделать с нами. Но хоть мы с Третьяковым уже вдоль и поперек обсудили ситуацию, в которую попали, мне продолжало казаться, будто сам он не воспринимает эту опасность всерьез. Словно для него все это игра или спортивное состязание, мол, кто кого победит, он нас или мы его.
Я призналась ему, что подозреваю Артура, но мажор откинул эту мысль, как невероятную. Ответил, что знает Воронцова с детства, и он отличный парень и хороший его друг, а Вандалом может оказаться вообще любой из наших одноклассников. По его мнению, это был какой-то непопулярный тихушник, тайно влюбленный в меня и давно точивший зуб против Коляна (Дохлый много кому не нравился, и не было ничего удивительного в том, что маньяк подставил именно его), и уж точно не один из баскетболистов, каждого из которых он знал как самого себя.
Нужно ли говорить о том, что его настрой ничуть не уменьшал моего беспокойства, а наоборот, служил для него дополнительным поводом?
Выйдя из дома в наш самый последний день в этой гребанной школе, я подавила желание судорожно оглядеться по сторонам, словно тот парень в черной маске в любой момент мог выпрыгнуть на меня из-за угла. Но тут внезапно кто-то дотронулся до моей руки… и от неожиданности я громко вскрикнула, схватилась за сердце и чуть не свалилась с этих высоких каблуков, на которые взгромоздилась с утра пораньше как обычно.
Обернувшись, я увидела Третьякова, с улыбкой на лице стоявшего рядом со своим черным блестящим «мерседесом».
– Блин, что же ты нервная такая? Это всего лишь я!
– Ага, всего лишь ты!
– наконец, отдышавшись, я со злостью пихнула его в бок.
– Не подкрадывайся так! А то я решу, что ты и есть тот самый маньяк, если еще не решила!
– Ты думаешь, я могу оказаться Вандалом?
– мажор скептически прищурил глаза.
– Знаешь, это имеет смысл. Это же ты обещал, что разберешься с Рахметовым - и вот на следующий день его арестовывают (простое совпадение?). Вандал писал на стене, что добьется меня, а активнее всего меня добиваешься именно ты. Я вычеркнула тебя из списка подозреваемых, потому что в тот вечер ты пил медовуху, а от насильника воняло виски, но учитывая, что это был Колян, а Колян никакой не Вандал, то им все еще можешь оказаться ты!
На самом деле я почти готова была пожелать, чтобы Давид и тот социопат оказались одним и тем же лицом - ведь тогда нам обоим по-настоящему ничто не угрожало бы. Но в глубине души я понимала, что это был не он - хотя бы потому, что парень сам обратил мое внимание на то, что Дохлый не виноват ни в чем, кроме той пьяной выходки во время вечеринки.
– Я смотрю, ты много думала над этим.
– И тебе стоило бы хоть немного подумать о том, в какой опасности мы оба оказались!
Парень фыркнул.
– Ерунда это все.
– Он убьет нас обоих или подставит так, что мы оба попадем в тюрьму! А меня для начала еще и изнасилует!
– Прекращай паниковать, ничего с нами не случится, - он обхватил меня своими сильными руками, успокаивающе провел ладонью по моей щеке.
Словно против воли я и в самом деле успокоилась, перестала волноваться (по крайней мере, из-за Вандала, другое мое беспокойство обещало быть вечным). Когда я находилась в его объятиях, все остальное словно отходило на второй план.
Давид прикоснулся горячим нежным ртом к моему виску, и мое сердце замерло, а потом забилось в сто раз быстрее, разгоняя кровь по моим венам до сумасшедшей скорости.
– В тебя Вандал влюблен и ничего тебе не сделает (как можно причинить вред такой красавице?) -шепнул мне на ухо, спустился губами вниз и задержал их на моей щеке.
– А про меня он вообще не знает - ты же сама не хотела, чтобы в школе нас видели вдвоем.
Моих волос коснулся теплый шелковистый воздух его дыхания, и мной мгновенно овладела та же чувственная расслабленность, которой я никогда не могла сопротивляться.