Красотка для подиума
Шрифт:
Я огляделась по сторонам. Обычная суета гримерной – кто-то причесывается, почему-то высунув при этом кончик языка, кто-то специальными щипчиками завивает реснички, кто-то пытается натянуть подружкины джинсы и громко сетует по поводу ширины своих юных цыплячьих бедрышек.
Это мой мир, я здесь своя, я непотопляема.
– Нина! Чего замолчала? Я говорю – давай вместе. У нас получится.
Я нахмурилась. Где-то я уже все это слышала. Сколько раз радостные красавицы возбужденно шептали: «Мы с тобой станем знаменитыми, весь мир будет у наших ног». А потом «мы с тобой» оборачивалось стеклом в пудренице,
– Конечно, – сказала я этой дурочке, – давай. Прости, я просто задумалась.
– О чем? – заинтересованно спросила она.
– Да так, – я пожала плечами, – о том, что все почему-то всегда возвращается на круги своя.
– Ну ты даешь! – Она расхохоталась, искренне и заразительно. – Да ты у нас философ. Слушай, подруга, не грузись! Пойдем лучше к кофе-машине, хлобыстнем капучино! – Она округлила глаза и важно меня передразнила: – Все возвращается на круги своя… Да и кому вообще нужны эти пессимистичные глупости, когда тебе всего семнадцать лет?!
– Может быть, ты и права. – По моей спине пробежал колючий холодок. – Оль, ты куришь?
– Нет, – она даже отшатнулась, – что ты, разве можно? От этого кожа портится.
– А без этого настроение портится, – в тон ей ответила я, – лично я вниз, к ларьку. Тебе взять что-нибудь?
– Не надо, – немного обиженно прошептала Оля, – никому ведь не разрешают выходить.
– Да не заметит никто, – усмехнулась я. Разрешают – не разрешают. Во что я ввязалась? Такие ограничения можно вынести, только если тебе и в самом деле семнадцать лет.
Я накинула на плечи простое черное пальто от «Кензо» (никто из дурочек-конкурсанток и не подозревал, сколько оно стоит) и вышла на улицу. Наверное, я и в самом деле собиралась приобрести пачку ментоловых сигарет и вернуться обратно, в душноватый зал. Но, дойдя до табачного ларька на углу, передумала.
Что мне там делать? Не хочу бегать по кругу, как ослик за морковкой. Надо было раньше уйти – мне ведь сразу, с того момента, как я попала в репетиционный зал, было ясно, что ничего из этой затеи не получится.
Я зашла в первую попавшуюся кофейню, заказала чай с коньяком и, устроившись в закутке, позвонила Лизке.
– Ну как? – вместо приветствия поинтересовалась она. – Как я и говорила, все тип-топ?
– Не совсем… Лизка, я сбежала.
– Что-о? – повысила она голос.
– Что слышала. Сбежала я, понятно?.. Не могу так больше.
– Как? – оторопела она. – Эй, Николаева… То есть как там тебя теперь… Алексеева, ты что, с дуба рухнула, что ли? Ты где находишься? Что случилось?
– Где нахожусь… Да неважно. Главное, что ничего не получится. Лизка, это заколдованный круг. Бег за блуждающим огоньком. Впереди всегда маячит приманка, но добраться до нее никогда не получится! – Мне стало так жалко саму себя, что к глазам моим подступили едкие слезы. Официантки
– А ты случайно не пьяная? – подозрительно поинтересовалась Лизка.
– Увы, нет, – улыбнулась я, глядя в потолок и мелко моргая. Мне вовсе не хотелось разрыдаться на публике. Терпеть не могу, когда меня жалеют. – Хотя, наверное, мне не помешает выпить.
– Слушай сюда. Ты можешь приехать ко мне прямо сейчас? Или скажи свой адрес, я буду через полчаса!
– Привезешь бутылку текилы? – усмехнулась я.
– Обойдешься, – фыркнула Лизка, – нет уж, будем тебе вправлять мозги.
– Боюсь, что это бесполезно. – Я почувствовала, как крупная горячая слеза все же выкатилась из глаза и медленно поползла по моей напудренной щеке. Я аккуратно промокнула ее салфеткой. И попросила счет.
А еще через полчаса я сидела на продавленном диванчике в халупе, которую снимала Лизка. Я всегда удивлялась, как она может существовать в таких условиях – поскрипывающий пол, ободранные обои, желтые разводы на потолке, вечные сквозняки, – да не просто существовать, а со свойственным ей оптимизмом жить припеваючи. Лично у меня от одного взгляда на ее просиженные кресла и шатающиеся стулья начинается депрессия. Зато квартирка эта находится почти в самом центре, на Красных Воротах.
Лизка угощала меня слабозаваренным чаем и настрого запрещенными пряниками. А я рассказывала ей о том, что случилось со мной на конкурсе.
– Да уж, мистика, – покачала головой она, когда я наконец закончила, – но мне все же кажется, что это нервы. Мы не в сказке живем.
– Вот именно, – с грустным смешком подтвердила я, – в сказки я не верю давно. Однажды я оказалась в сказке, в Париже. Только меня быстро оттуда вытурили.
– Я имела в виду совсем не это, – Лизка отправила в рот очередной пряник, – не может же с тобой во второй раз повториться одна и та же история. Значит, стоит попробовать снова. Тем более что все ради этого и затевалось. Ты же пластическую операцию перенесла, дуреха. Неужели все зря?
– Сама не понимаю. Теперь мне кажется, что я и это свое лицо ненавижу.
– Начинается. – Лизка возвела глаза к буро-желтому, постоянно протекающему потолку. – Тебе надо отдохнуть, Николаева.
– Алексеева, – с усмешкой поправила я.
– Раздвоение личности, вот как это называется. Давай подберем тебе подходящий тур. На море или в Европу. Развеешься, отдохнешь.
– Лиз, это ничего не изменит. Я не хочу больше работать моделью. И я только сегодня это поняла… Мне всегда казалось, что я знаю, чего хочу. Всегда был какой-то график. А сейчас… Как будто бы мне и правда опять семнадцать.
– Тебе и есть семнадцать, согласно нашей легенде.
– Мне не семнадцать, – усмехнулась я, – на самом деле мне уже сто лет.
– Ага, двести, – хмыкнула она. – Чего же ты добиваешься, Николаева? Какая-то ты амеба. Как тогда, на конкурсе.
– Вот видишь. Ты сама это признаешь. Все идет по кругу.
– В Париже ты была совсем другой. В тебе такой огонь был, такая сила. Иначе я бы тебе не предложила подставить Еву. Силенок не хватило бы.
– Ты просто пытаешься меня приободрить. – Я потянулась за пряником, но Лизка хлопнула меня по руке: