Красотки из Бель-Эйр
Шрифт:
– Ты знаменитая актриса, да? – Его губы ласково скользнули по шелковистым волосам.
Марк обнял ее крепче, уже ощутив ее притягательную податливость и инстинктивно синхронное движение их тел. При этих словах Уинтер сжалась, всего на мгновение, но Марку показалось, что это не она, а он вздрогнул от вопроса.
Марк отстранился, чтобы увидеть ее лицо, и заметил быстрый, но безошибочно узнанный им отблеск боли, прежде чем девушка успела подавить ее.
– Нет.
– Не такая известная актриса? – осторожно произнес Марк. Может быть, Уинтер попытала счастья и провалилась? Если бы он ходил в кино в последние годы, то, возможно, удержался бы от вопроса.
– Я
Марк пожалел, что вторично расстроил ее, и поискал тему, которая оказалась бы приятной, оживила бы девушку.
– Мне понравилась твоя подруга Эллисон.
– Ты хочешь быть с Эллисон?
– Нет. – «Ты же знаешь, что не хочу». – Я хочу быть с тобой.
– Тогда чего мы ждем? Поедем куда-нибудь, где мы будем вместе.
– Хочешь сначала пообедать?
Не отводя взгляда от глаз Марка, Уинтер слегка покачала головой.
– Ладно. Нам надо дожидаться, пока уедут жених и невеста?
– Нет. Мы можем уехать сейчас.
Глава 3
Слишком много печали для свадебного дня, подумала Эллисон. Она сидела на кованой скамейке для двоих в неприметной нише, образованной белой, похожей на кружево сиренью. Сидела, потому что ее пострадавшее бедро посылало сигналы бедствия, а в приятном убежище – потому что на глаза наворачивались слезы.
Эллисон ожидала, что сегодня ей будет немного грустно из-за воспоминаний о Дэне. Но сейчас эта грусть казалась ей пустой и мелкой по сравнению с настоящей печалью, с которой она столкнулась в этот день: с демонами, терзавшими Эмили Руссо, и невыразимой трагедией Сары Адамсон. Демоны не терзали Дэниела Форестера и Эллисон Фитцджеральд, и их разорванная помолвка не обернулась трагедией. Случившееся, конечно, очень неприятно, и, возможно, Эллисон будет сожалеть об этом всю жизнь, но это был и ее выбор, ее решение. Это не было тайной болью, бессмысленным ударом судьбы.
Эллисон наблюдала за Эмили и тщетно пыталась убедить себя, что та – прекрасный фотограф, просто предпочитает джинсы и, что вполне понятно, немного волнуется из-за столь ответственного задания, которое на нее свалилось. До несчастного случая Эллисон и сама предпочитала джинсы, она просто жила в джинсах и брюках для верховой езды, в цветных свитерах, водолазках или блузках – что случалось выхватить из шкафа, перед тем как бежать на конюшню. И тоже волновалась, готовясь к выполнению важных обязанностей, ждавших ее в «Элегансе».
«Может быть, Эмили такая же, как я», – с надеждой сказала себе Эллисон. Но даже несмотря на способность Эллисон во всем находить хорошую сторону, она не могла найти ни капли сходства между ними.
Джинсы явно не были стилем Эмили, это маскировка, неудачная попытка спрятаться. И озабоченность Эмили не объяснялась просто страхом начинающего, корни ее уходили глубоко и были сплетены из боли и опасений.
Что-то беспокоило Эмили, и это наверняка было нечто более серьезное, чем несостоявшаяся свадьба богатой и избалованной Эллисон Фитцджеральд. Но даже демоны Эмили бледнели перед огромной трагедией Сары Адамсон.
Сара. Убита. Нет!..
Эллисон могла прожить в Гринвиче девять месяцев и ни разу не встретиться с Сарой Адамсон. Сара была на три года старше, ученицей старшей средней школы, а Эллисон – десятиклассницей. Сара не жила в пансионе при академии, потому что дом ее родителей находился в Гринвиче, и она не ездила верхом.
Но Эллисон все
Сара сидела на деревянной скамье на трибуне скаковой площадки, когда в полдень на второй день своего пребывания в академии Эллисон выехала на круг. Эллисон уже изучила расписание классных и самостоятельных занятий, выяснила, когда нужно появляться на обязательных «благородных часах», где они учились быть истинными леди, и решила, что время с полудня до часа будет проводить на конюшне, ездить верхом вместо ленча. Бледная тихая девушка, сидевшая на деревянной скамье, очевидно, приняла такое же решение, за исключением того, что она не ездила верхом, а ела свой ленч, неторопливо, изящно поглощая пищу, которую доставала из бледно-розовой картонной коробки.
Сара и Эллисон обменялись понимающими улыбками в первый день, и во второй, и в третий. На четвертый Сара представилась и застенчиво спросила, не возражает ли Эллисон против зрителей. Эллисон тоже представилась и весело ответила: «Конечно, нет!»
После этого бывали дни, когда Сара и Эллисон только тепло улыбались друг другу, дружески махали рукой и коротко здоровались. Но бывали и другие дни, когда большую часть полуденного часа Эллисон проводила в разговорах с Сарой, а не в седле. Эллисон рассказывала Саре о конкуре – о совершенной дуге прыжка, изгородях и стенках, о выверенных по времени шагах, о контроле над огромной мощью лошади, – и Сара слушала как завороженная.
Девушки говорили о верховой езде, прыжках и мечте Эллисон о золотой медали, но когда Эллисон задавала Саре вопросы о ее жизни и мечтах, хрупкая девушка пожимала плечами, мягко улыбалась и мало что говорила. Правда, как-то раз Сара извинилась, что не угощает Эллисон, и объяснила, что ест особенную еду, но в подробности вдаваться не стала. Она предложила, чтобы их домашний повар готовил что-нибудь и для Эллисон, но та отказалась от великодушного предложения, согласившись, правда, что морковка и яблоки для Смокинга будут в самый раз.
– Кажется, что ты летишь, Эллисон, – сказала однажды Сара, понаблюдав, как Эллисон совершает прыжок за прыжком.
– Так и есть. Словно летишь, паришь…
– Чувствуешь себя свободной.
– Да, пожалуй. Свободной… Сара, если хочешь, я могу научить тебя ездить верхом, прыгать.
– О! – Синие глаза Сары на мгновение засияли, а бледные щеки порозовели. Но она тихо произнесла: – Нет. Спасибо, Эллисон, но я не могу.
Сара и Эллисон виделись только на поле для верховой езды. Их занятия проходили на разных этажах красного кирпичного здания. Каждое утро, за несколько минут до начала занятий, Сару привозил лимузин и поджидал ее днем, когда учеба заканчивалась.
Каждый день в полдень Эллисон приходила на конюшню. С сентября до конца марта Сара пропустила не так уже много дней. Она отсутствовала неделю в ноябре и еще два раза по нескольку дней. Каждый раз, вернувшись, Сара выглядела более бледной и хрупкой. Эллисон подозревала, что девушка серьезно больна.
– Я больше не буду так часто сюда приходить, – сказала Сара в первый день весеннего семестра. – Как правило, на этот час я буду уезжать из кампуса.
Эллисон улыбнулась в ответ на вежливое предупреждение Сары. С ее стороны было мило сообщить ей об этом, но совершенно не обязательно. Эллисон чуть не спросила, где будет Сара, но не из любопытства, а потому, что темно-синие глаза Сары светились счастьем. Эллисон не спросила, но великолепным теплым майским днем узнала о причине счастья Сары.