Кратер

Анатолий НАЙМАН

Кратер

* * *

В декабре девяносто девятого

на краю белоснежного кратера

мы стояли. А кто это - мы?

А такие ребята из Питера,

двое-трое, ну максимум пятеро,

обступившие скважину мглы.

А вокруг из тумана и зелени

урожай новогоднего семени

колыхался, как воздух в жару,

и земля, как больная жемчужина,

вся в испарине мелкой, простужена,

бормотала одно: не умру.

–

и стучали по голому дереву.

Не умрем, потому лишь, что - мы!

Хоть отверстие рваное в кратере

изъязвляло сердца - как в фарватере

пенный след лишая у кормы.

Вздору было с добром - но и главного:

нимб святого на гравий для ангела

шел, чтоб вымостить тропку в саду

монастырском - где сплошь гладиолусы,

завиваясь, вплетались нам в волосы

в девяносто девятом году.

Горизонт расширялся поблизости

не к простору, однако, а к лысости,

отчего мы спадали с лица.

Но казалось: немного усилия,

и распустится кратер, как лилия,

и столетью не будет конца.

* * *

Надвигается судьба,

как летящая над морем

многолюдная арба,

цифровой безглазый голем,

как набитая травой,

но и пневмой, но и лучшей

схемой тела цифровой

жизнь - точнейшее из чучел.

И, как под ноги ковер

пламени на шкуре тигра,

выстилает свой узор

сыфр к алифу, к цифре цифра.

Но в любой резной щели

между ними поместиться

лезет масса: не нули

и не целое, а - лица.

И особенно одно

отчуждается от формул,

будто серое рядно

белым шелком кто продернул.

Ниже, ниже колесо

рока. Шлейф событий рвется.

Ближе, ближе то лицо,

и неотвратимей сходство.

Числа мечутся. Но бунт

их - игра. Они орнамент:

номер рейса; дата; пункт

назначенья; и - кем нанят.

Hospitium

Ближе к старости в место глухое,

в городишко случайный хотел бы уехать,

где есть парк и канал и где за полночь лебедь

о последнем рыдает покое.

Где в витрине аптеки пробирки

эликсиров цветных и целебных сиропов,

и гуляет по площади местный философ,

чтобы ровно в четыре пройти мимо кирхи.

Здесь уже не сложу я из жизни мозаик,

потому что не знаю имен и историй,

потому что (зачем лишь и ехать-то стоит)

и меня ни одна здесь собака не знает.

Только ветер румянит мне щеки,

ветер юности, нежно-неистов,

тот, что гонит по парку, как листья, туристов,

тот, что сводит с былым, а не с будущим счеты.

Остальное - покой. От артерии к вене

шепот крови: оставьте в покое.

Чтоб, хорошее так же любя, как плохое,

обгонять хоть на малое время забвенье.

Софье шесть лет

Не торопись во взрослые, взрослый глуп,

он под подушку не сунет молочный зуб,

а ляпнет "кальций". Он говорит всерьез,

где бы смеяться. А все потому, что взросл.

Не повторяй за ними. Мильон их слов

прежде сопрел в мильоне других голов.

Взрослый всегда вспотел и всегда озяб

перенимай закалку у снежных баб.

Что ты читаешь? Читай про принцесс и фей.

Принцы румяны, хотя голубых кровей.

Гномы бегают вкось и наперерез,

а взрослые - тонус поднять или сбросить вес.

Цвета лица у них два - бледен и смугл.

Взрослый не верит в одушевленье кукл.

Ты же своей щёки раскрась, чтоб ожила,

красным и синим, взбей кудри и кружева.

Взрослые утверждают, что жить любя

так, как ты любишь - всей полнотой себя,

после детства нельзя, наступает сбой,

ты становишься всеми, никто тобой.

Так или нет, останься Софьей еще. Напяль

что-нибудь взрослое на себя - туфли, шаль,

волосы под античных матрон расчеши.

И не спеши за возрастом, не спеши.

Дивертисмент

– Скажите, почему это у вашего величества

в покоях королевских нигде нет электричества?

– Так мы же в счет покрытия вассальных обязательств

включаем свет их светлостей, сиянье их сиятельств.

– А почему не видно на улицах полиции?

– А потому, что служат в ней у нас одни патриции,

а так как эта служба, по мненью их, плебейство,

то из нее повальное мы наблюдаем бегство.

– Из-за чего бегут тогда военные из армии?

– Да всё из-за противника. Нет никого коварнее

противника: он дерзок, хитер и агрессивен.

Любой противник - дрянь, но наш - особенно противен.

– А почему?..- А потому! Конец аудиенции!

И мой совет вам: истину глаголют лишь младенцы, и

средь них находится ее высочество София:

ступайте к ней с вопросами - она мудрее змия.

Софье шесть с половиной

Как лезвие, отбита челка,

и прочь от восковых скорлуп

уносит мед, танцуя, пчелка

к румяному раствору губ.

Итак, на первый взгляд, игрушка.

Но где раешный маскхалат

дыряв, сквозит слепая дружба

с иконой, забранной в оклад.

Есть речь, есть лепет. Их основа