Краткое содержание произведений русской литературы I половины XX века

Автор неизвестен

Прощание с Матёрой – Повесть (1976)

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра повида­ла на своем веку всякое. «Мимо нее поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачива­ли к ней на ночевку торговые люди, снующие в ту и в другую сторо­ны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из вы­ловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но ее давно приспособили под склад, есть мельни­ца и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже по­ставить

друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с ма­кушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придется переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с легкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобит­ся. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А еще: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырех топоров брали только один), точило, же­лезна печка, тележка, санки... А еще: капканы, петли, плетеные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тос­кливо. Легкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом – замены этому нет. А по­хоронить в памяти – это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие стару­хи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня каза­лись слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгива­ли и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге на­добности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, ос­таваться один – легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пыта­лись совсем, когда еще можно было, спасти избу – не к чему и пы­таться. То же самое будет и с другими избами». Когда после после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджег. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает ее, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Наста­сья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пус­тят, и просит Дарью ее подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз. приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раз­дельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непороч­ных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бри­гада и сровняет с землей деревенское кладбище. Дарья, старуха с ха­рактером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограни­чивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на ее месте смирились бы с создав­шимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пас­сивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодежи, она не просто бранит ее за то, что они покидают знакомый мир, но и гро­зится: «Вы еще пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, об­ращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она

верит, что, когда умрет, все родственники соберутся, чтоб судить ее. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строги­ми и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, – говорит Павел, – что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каж­дый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с поселком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живется, и плыть, как плывется, да ведь я на том замешен: знать, что почем и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Андрей Георгиевич Битов р. 1937

Пушкинский дом – Роман (1971)

Жизнь Левы Одоевцева, потомка князей Одоевцевых, протекает без особенных потрясений. Нить его жизни мерно струится из чьих-то божественных рук. Он ощущает себя скорее однофамильцем, чем по­томком своих славных предков. Дед Левы был арестован и провел свою жизнь в лагерях и ссылках. В младенчестве Лева, зачатый в ро­ковом 1937 г., тоже переместился вместе с родителями в сторону «глубины сибирских руд»; впрочем, все обошлось благополучно, и после войны семья вернулась в Ленинград.

Левин папа возглавляет в университете кафедру, на которой когда-то блистал дед. Лева растет в академической среде и с детства мечтает стать ученым – «как отец, но покрупнее». Окончив школу, Лева по­ступает на филологический факультет.

В квартиру Одоевцевых после десяти лет отсутствия возвращается из заключения прежний сосед Дмитрий Иванович Ювашов, которого все называют дядя Диккенс, человек «ясный, ядовитый, ничего не ждущий и свободный». Все в нем кажется Леве привлекательным: его брезгливость, суховатость, резкость, блатной аристократизм, трезвость отношения к миру. Лева часто заходит к дяде Диккенсу, и даже книги, которые он берет у соседа, становятся восполнением детства.

Вскоре после появления дяди Диккенса семье Одоевцевых позво­ляют вспомнить о деде. Лева впервые узнает, что дед жив, рассматри­вает на фотографиях его красивое молодое лицо – из тех, что «уязвляют безусловным отличием от нас и неоспоримой принадлеж­ностью человеку». Наконец приходит известие, что дед возвращается из ссылки, и отец едет встречать его в Москву. На следующий день отец возвращается один, бледный и потерянный. От малознакомых людей Лева постепенно узнает, что в юности отец отказался от своего отца, а потом и вовсе критиковал его работы, чтобы получить «теп­ленькую» кафедру. Вернувшись из ссылки, дед не захотел видеть свое­го сына.

Лева отрабатывает для себя «гипотезу деда». Он начинает читать дедовы работы по лингвистике и даже надеется отчасти использовать дедову систему для курсовой работы. Таким образом, он извлекает некоторую пользу из семейной драмы и лелеет в своем воображении красивое словосочетание: дед и внук...

Деду дают квартиру в новом доме на окраине, и Лева идет к нему «с новеньким бьющимся сердцем». Но вместо того человека, которого он создал в своем воображении, Леву встречает инвалид с красным, за­дубевшим лицом, которое поражает своей неодухотворенностью. Дед пьет с друзьями, растерянный Лева присоединяется к компании. Старший Одоевцев не считает, что его посадили незаслуженно. Он всегда был серьезен и не принадлежит к тем ничтожным людям, ко­торых сначала незаслуженно посадили, а теперь заслуженно выпусти­ли. Его оскорбляет реабилитация, он считает, что «все это» началось тогда, когда интеллигент впервые вступил в дверях в разговор с хамом, вместо того чтобы гнать его в шею.

Дед сразу замечает главную черту своего внука: Лева видит из мира лишь то, что подходит его преждевременному объяснению; не­объясненный мир приводит его в панику, которую Лева принимает за душевное страдание, свойственное только чувствующему человеку. Когда опьяневший Лева пытается обвинить в чем-то своего отца, дед в ярости выгоняет внука – за «предательство в семени».

Лева Одоевцев с детства перестал отмечать про себя внешний мир, то есть усвоил единственный способ, позволивший многим рус­ским аристократам выжить в двадцатом веке. Окончив филфак, Лева поступает в аспирантуру, а потом начинает работать в знаменитом Пушкинском доме Академии наук. Еще в аспирантуре он пишет та­лантливую статью «Три пророка», которая поражает всех внутренней свободой и летящим, взмывающим слогом. У Левы появляется опре-деленная репутация, ровный огонь которой он незаметно поддержи­вает. Он занимается только незапятнанной стариной и таким обра­зом приобретает доверие в либеральной среде, не становясь диссидентом. Только однажды он оказывается в тяжелой ситуации. Левин близкий друг «что-то не то» написал, подписал или сказал, и теперь предстоит разбирательство, во время которого Лева не сможет отмолчаться. Но тут вмешивается стечение всех мыслимых обстоя­тельств: Лева заболевает гриппом, уходит в отпуск, срочно отзывается в Москву, выигрывает в лотерею заграничную поездку, у него умирает дед, к нему возвращается старинная любовь... К Левиному возвраще­нию друга уже нет в институте, и это несколько портит Левину репу­тацию. Впрочем, вскоре Лева обнаруживает, что репутация в неза­вышенном виде даже более удобна, спокойна и безопасна.

У Левы есть три подруги. Одна из них, Альбина, умная и тонкая женщина Левиного круга и воспитания, любит его, бросает ради него мужа – но остается нелюбимой и нежеланной, несмотря на повто­ряющиеся встречи. Другая, Любаша, проста и незамысловата, и отно­шениям с ней Лева не придает значения. Он любит только Фаину, с которой его в день окончания школы познакомил одноклассник Митишатьев. На следующий день после знакомства Лева приглашает Фаину в ресторан, с трепетом решается взять за руку и неудержимо целует в парадном.