Кратос
Шрифт:
– Что он отличный мастер фейерверков.
Она рассмеялась.
– Вот он и взбеленился. Ох, телки молодые. Что за злая судьба поручать власть мужчинам! Тестостерон покоя не дает? Что он с кольцом-то сделал? В помойку выбросил?
– Воткнул в вазон к маргариткам.
– Ну, что ж. Узнаю старого знакомого. Ну, что поделаешь, самолюбив, ты уж его щади.
– Хочет быть императором, пусть засунет свое самолюбие куда подальше.
– Да уж. Здесь не до самолюбия. Кстати, в твоей версии еще пара нестыковок. Он ведь ранен, не так ли?
– Для убедительности, – сказал я. – Чтобы отвести подозрения.
– Ты
– Нет. Сами догадаются. Я им не «скорая помощь».
– Ох, Даня. Говорят, что власть портит, но не думала, что так быстро. Не вызовут. Если император не вызвал – они не посмеют. Так что у него хороший шанс умереть от потери крови.
– Ничего, он крепкий. И биомодераторы в порядке, потерпит. Что за вторая нестыковка?
– Он здесь был пару дней назад. И я ему кое-что показала. Смотри!
Она взяла маленький столовый нож, вытянула руку и провела им от основания кисти до локтевого сгиба. Кожа раскрылась, но вместо крови в ране бьется серебристо-синий огонь.
– Смотри, Даня! Это то существо, что живет внутри нас. Мое уже готово вырваться на свободу. Твое уже способно пропустить через себя пули без всякого вреда. Я думаю, зачем нужны храмы? Может быть, для того, чтобы убить его, не дать натворить непоправимого?
– Это исключено, Анастасия Павловна. Сыворотка, которую вводили метаморфы при регистрации, позволяет ему развиться. Они говорят о противоядии, но это вранье и ничего больше. Они лишь направляют болезнь в определенное русло, чтобы она не приводила к простой дезинтеграции, а давала максимальное могущество. Зачем же убивать выпестованное существо? Но человеческое тело несовместимо с ним. Оно убивает нашу плоть, но и само исчезает без нее.
– Ты так уверен, что метаморфы знали, что делают? Мне кажется, что Т-синдром – это глобальный проект уничтожения человечества, и метаморфы просто исполнители, они сами не понимают смысл храма.
– Кто же автор проекта?
– Не знаю.
Рана на ее руке начала затягиваться тонкой синей пленкой.
– Скоро исчезнет совсем, – сказала она. – Даже следа не останется.
– Я некоторое время думал, что код написали махдийцы, – сказал я. – Но они сами заражены.
– Может быть, и махдийцы, Даня. У них вечно левая рука не знает, что делает правая. Сверхсекретный проект, жертвой которого пала часть их же воинов. А может быть, ими пожертвовали умышленно. От них всего можно ожидать. А может быть, цертисы. Слишком много их стало. Очень похоже на заселение освобожденных земель.
Рана императрицы затянулась, и она снова сложила руки перед собой.
– Ну и при чем тут Хазаровский? – спросил я.
– Леонид знает, что теоса нельзя убить из обычного оружия, Даня. Зачем ему использовать разрывные пули? Он что, Иглу Тракля не может достать?
– Может, не сомневаюсь. Но тогда могло задеть его. А это не кусочек свинца в плечевой мышце, это смертельно. И, во-вторых, так он отведет подозрения. Хазаровский знает, что у меня был вшит микроаннигилятор, но не знает, что его удалили. По тому, с какой осторожностью его извлекали, я подозреваю, что его можно активизировать с помощью обычного оружия. Вы не объективны по отношению к Хазаровскому, Анастасия Павловна.
– Ладно, что мы спорим. Допрос уж,
Меня вызывают по кольцу. Герман.
– Государь, у Хазаровского заблокированы некоторые фрагменты памяти. Возможно, высокие степени секретности…
– Ломайте к чертовой матери, – приказал я. – Как предварительные результаты?
– Пока мы склоняемся к тому, что Леонид Аркадьевич невиновен.
– Понятно. Аккуратно ломайте. Врача ему вызвали?
– Государь, вы не приказывали.
– Вы что, идиоты? Человек истекает кровью! Пусть ему окажут помощь. Потом продолжите.
– Да, государь.
Императрица вопросительно смотрит на меня.
– Ну что?
– Увидим.
– Будешь выпускать – пришли ко мне.
– Договорились.
Около двух часов ночи. Я распрощался с Анастасией Павловной и полетел в СБК.
– Спасать Хазаровского от потери крови, – прокомментировал я на прощание.
По дороге Герман скинул мне полный протокол допроса. Я не поленился изучить его весь. Хазаровский был чист как стеклышко, если не считать старых грехов, совершенных еще до Центра, на основании которых я заключил, что пребывание в последнем было отнюдь не лишним. Блоки объяснялись старыми государственными тайнами времен Анастасии Павловны, уже утратившими актуальность, но все еще относимые к высшим уровням секретности. Я подумал, что с них любую секретность давно пора снять. А за кольцом он потянулся, чтобы вызвать помощь, у него не было другого устройства связи.
Герман встретил меня внизу и взялся сам проводить в лабораторию.
– Как себя чувствует Леонид Аркадьевич? – спросил я.
– Жив. Если бы допрашивали в другой разведке, был бы конец. А так наши блоки, у нас ставили. Ключи есть, можно снять почти без последствий.
Герман открыл передо мной дверь в лабораторию как заправский швейцар, охрана осталась у входа.
Хазаровский сидит на покрытой клеенкой кушетке, камзол наброшен на плечи, видна повязка на ране, у лица кровавый платок. Он запрокинул голову, из носа стекает капля крови. Увидел меня и попытался встать.
– Сидите, – приказал я.
Я опустился рядом.
– Как вам моя исповедь? – спросил он.
– Вполне сносно.
Я положил ему руку на плечо.
– Простите меня.
Он улыбнулся.
– Вы замечательный человек. Даже Анастасия Павловна не стала бы просить прощения при данных обстоятельствах, не говоря о Страдине.
– Просто я испытал на себе, что такое допросное кольцо. Дерьмово, знаю.
Честно говоря, Хазаровскому хуже, мне блоков не ломали.
Я достал бумажник, на ладонь скатилось кольцо принца империи.
– Возьмите, вы потеряли, и забудем об этом.
Он кивнул и надел кольцо.
– Хорошо, государь.
– С вами хотела пообщаться госпожа, которую мы оба хорошо знаем.
– Да, понимаю. Через полчаса.
– Договорились.
Я отпустил Хазаровского и остался с Германом. Потребовал отчет о расследовании.
Присутствующих на банкете допросили, но никого подозрительного не выявили. Возможно, преступник успел уйти до организации оцепления, в чем я очень сомневался. Охрана отреагировала быстро. Скорее всего, он был среди гостей.