Край, куда не дойдёшь, не доедешь
Шрифт:
Но когда Гаспар начал учиться и, стало быть, ему пришлось чаще бывать на людях, произошло еще несколько заслуживающих внимания событий. Когда Гаспару исполнилось семь лет, он пошел в школу. Пожалуй, лучше было бы ему научиться читать годом-двумя раньше, но тетка колебалась — и не без оснований, — прежде чем выпустить его “в мир”. И действительно, Гаспар и двух недель не ходил в класс г-на Дюмерона, как однажды вечером, возвращаясь из школы, он вздумал забраться в стоявший у ворот грузовичок — это была машина гостиницы. Посыльный как раз собирался в город за покупками и ненадолго отлучился, оставив грузовичок на площадке. Как только Гаспар влез в кузов сзади, машина мягко тронулась с места. Оказывается, дорога перед “Большим оленем” едва заметно шла под уклон, что обнаружили только после этого происшествия.
И в самом деле, никто по-настоящему не тревожился за Гаспара — в этом очевидцы признались друг другу потом. Грузовичок катил прямо к лесопильне и пулей влетел на территорию дровяного склада. Сторож и его жена, которые мирно попивали кофе в своей сторожке, увидели, как он стремительно надвигается. Оба едва успели вскочить и отпрыгнуть в сторону: в мгновение ока машина проломила стену сторожки, словно та была из бумаги, и смела стол вместе со всем, что на нем 5ыло: кофейником, чашками, а также вазой с цветами. Грузовичок проломил с такой же легкостью и вторую стенку, после чего врезался в штабель досок, смяв капот. Сторож и его жена в ужасе бросились к машине и перепугались еще больше, когда глазам их предстали два небезынтересных обстоятельства. Во-первых, Гаспар как ни в чем не бывало выпрыгнул из кузова и вежливо поздоровался. И еще: жена сторожа, моргая, словно ослепленная чудесным видением, показала мужу на вершину штабеля. Ваза стояла на досках, и розы в ней будто даже не шелохнулись, между тем как кофейник, чашки и стол перелетели через штабель и превратились в щепки и черепки. Первое, что сделал сторож, — снял с досок вазу, дабы убедиться, что это ему не пригрезилось. Только потом он повернулся к Гаспару и спросил, все ли у него цело и вообще каким образом могло с ним приключиться такое. По просеке уже бежали люди из деревни. Им оставалось только посмотреть на картину разгрома и подивиться на сторожа, который с розами в руках дружески беседовал с Гаспаром.
Конечно, поставь посыльный машину на тормоз, ничего бы не случилось, но надо же было Гаспару ухитриться забраться в грузовичок именно в этот момент! Одна только Габриэль Берлико могла бы рассказать о множестве досадных мелочей, невольным виновником которых был не кто иной, как ее племянник: разбивались тарелки и чашки, пригорало мясо, опрокидывались супницы, останавливались стенные часы из-за слишком сильно хлопнувшей двери, прошмыгнув между ног Гаспара, убегали кролики, когда он приносил им траву, оставались по его оплошности незакрытыми краны бочонков и проливалось впустую драгоценное вино. Одним словом, где был Гаспар, там все шло вкривь и вкось. А уж после истории с грузовичком Габриэль Берлико, не в силах больше таить то, что лежало у нее на сердце, делилась теперь с каждым встречным своими тревогами и опасениями.
Когда Гаспару минуло десять, он стал героем еще одной едва не свершившейся драмы. Это произошло однажды осенью, в четверг — мальчик пропустил занятия в школе, чтобы отправиться в ближний лес за грибами. Он нес на плече сумку, сшитую из шкуры косули мехом наружу. Листья с деревьев еще не облетели, и случилось так, что один охотник, притаившийся в зарослях, принял его со спины за настоящую косулю. Охотника звали г-н Стейль, это был адвокат, гостивший у нотариуса. Он держал наготове автоматическое ружье, заряженное пулями. Он охотился вместе с нотариусом и еще двумя друзьями внутри образованного егерями широкого круга. Уже спустили собак; никто и не подозревал, что Гаспар случайно забрел в этот круг, и, когда адвокат заметил среди листвы сумку Гаспара, он вскинул ружье и выстрелил.
К счастью, в последний миг охотником овладело сомнение, и он чуть приподнял ствол. Палец г-на Стейля уже нажимал на гашетку, как вдруг его пронзила мысль, что косуля не стояла бы так неподвижно, когда лай собак раздавался уже совсем рядом; страшная догадка заставила чуть дрогнуть его руку — и этого было достаточно, чтобы выстрел не попал в цель. Пуля лишь слегка оцарапала лоб Гаспара, оставив на нем неглубокий след. Но это было не все — далее она полетела прямиком в деревню, попала в открытое окно маленькой ломенвальской мэрии и разбила на мелкие кусочки стоявший на этажерке гипсовый бюст — символ Республики. Пулю потом извлекли из стены, а тележник, проходивший низом деревни, уверял, будто слышал, как она просвистела мимо его уха.
Бывает, конечно, что охотник стреляет наугад, когда ему померещится зверь в еще не облетевшем лесу. Но адвокату вообще не следовало бы охотиться в том месте в лесу, так близко от поселка, да еще с дальнобойным ружьем. О случившемся много судачили, и, как прежде в истории с грузовичком, смехотворный исход происшествия поразил всех не меньше, чем опасность, которой чудом избежал Гаспар. Разбитый гипсовый бюст — воистину славный трофей для охотника! Все снова сошлись на том, что Гаспар вообще не должен был находиться в это время в лесу и что совершенно непонятно, как ему удается выходить из подобных переделок живым и невредимым, да еще глядеть невинным простачком, — многим это казалось форменным издевательством .
В последующие два года были и другие происшествия, о которых я не стану рассказывать, ибо они не столь значительны. История же, о которой говорили больше всего, случилась с Гаспаром, когда ему сравнялось двенадцать. Это его последнее приключение взволновало всех.
Однажды вечером, когда Гаспар прогуливался один после уроков в окрестностях деревни, его застигла гроза; как это часто бывает, никто не заметил сгустившихся туч, пока не разразился ливень. Мальчик укрылся от дождя под старой грушей, две самых толстых ветки которой давным-давно засохли. В грушу ударила молния, и одна из этих веток, величиной со средних размеров дерево, загорелась, сильнейший порыв ветра подхватил ее и отнес шагов на пятьдесят, прямо на крышу сарая, где хранился пожарный насос.
Гаспара нашли у корней груши без сознания, почти бездыханного. Его светлые волосы обгорели и стали темно-рыжими. Но и только. Очнулся он почти сразу, а через час уже чувствовал себя вполне бодрым. И снова к страху за него примешалась изрядная доля раздражения. Вдобавок совладать с огнем, охватившим сарай, так и не удалось; пришлось смириться с тем, что пожарный насос на глазах у всех превратился в груду железного лома.
Была ли в том вина Гаспара? Над этим никто не дал себе труда задуматься. Уже на другой день, когда из города выписали новый насос, все с каким-то ожесточением заявляли, что Гаспар — маленький шельмец, а его неизменная добродушная улыбка — притворство, и ничего больше. Бывают, говорили люди, такие дети, что всем приносят удачу. Трудности сами собой тают в их присутствии, между тем как другие, наоборот, создают всевозможные осложнения, даже не шевельнув пальцем.
Кто же этот Гаспар — неумеха, увалень или просто неудачник? Нет, куда хуже, как было решено вскоре, хотя ничего определенного никто сказать не мог. Поползли шепотки о том, что такие беды могла навлечь только скрытая порча, которую напустили на Гаспара, о чем он, быть может, и сам не подозревал.
Гаспар рос красивым светловолосым мальчуганом. Он с усердием выполнял всякую работу и был всегда рад услужить как своим сверстникам, так и тетке. Но его услуг все боялись как огня. Все знали, как легко в его присутствии задеть локтем чернильницу, смахнуть на пол стопку книг, сломать перо. Его прямой вины никогда не бывало в этих несчастьях, и все же лучше уж держаться от него подальше.
Атмосфера подозрительности окружала Гаспара, сгущаясь с каждым днем. На него то и дело косились с опаской, и он так и не узнал самого большого счастья в жизни ребенка — да и взрослого человека тоже, — счастья открыть кому-ни-будь душу и в ответ получить тот же дар. Родители считали, что сыну живется прекрасно, и во время своих недолгих наездов не обращали внимания на толки о его оплошностях. Казалось, весь мир сторонится его. Даже учитель в школе редко вызывал Гаспара к доске. И день ото дня в мальчике росла уверенность в том, что он никому не нужен и, что бы он ни сделал, всегда это будет не к месту и не ко времени.