Край ничейных женихов

Южина Маргарита

– Нюра! – взревел Михаил Иванович. – Немедленно выдайте ему…

– Да что ж я выдам-то, луч мой солнечный? – вытаращила глазки супруга. – Я и вовсе не знаю, чего они требуют? Какие-то вещи…

– Мне обещали! – гнул свое гость.

– Петенька, как я понимаю, тебя жестоко обманули, – улыбнулась Люба и сняла с плеча своего друга невидимую пылинку. – Пойдем, мой хороший, я тебе завтра куплю новое белье. Мне для тебя ничего не жалко.

Мария Адамовна только удивленно хлопала глазами:

– Надо же, мы ему такую золотую рыбку подсунули, а он

все еще думает, что его обманули… Нет предела чужой неблагодарности.

Люба и Петр важно удалились, а Элеонора Юрьевна снова сочла нужным заметить:

– Ведь только три часа назад познакомились и уже в одну баню вместе! Ну что за бабы пошли – вертихвостки! Нет чтобы узнать друг друга, родителей познакомить…

– А я, Нюрочка, между прочим, до сих пор не знаю твоих родителей! – вскочил Михаил Иванович. – И у этих… у этой… вертихвостки! У нее хотя бы баня! Моются люди! А тут!

– Мишенька… – растерянно хлопала глазами Элеонора Юрьевна. – Так ты на меня из-за… из-за этой! Ты! На меня!

Женщина вскочила и в слезах вынеслась из дома.

Трепетные дети даже и не подумали ее догонять. Зато Михаилу Ивановичу досталось по полной.

– Отец! Ты довел меня до нервного срыва! – немного театрально заявил сынок и демонстративно отправился на кухню. Вскоре оттуда послышался звон рюмок.

– Ну-у, Михаил Ива-а-анович… Я от вас в корне этого не ожидала, – поднялась во весь свой рост Мария Адамовна. – Чтобы на родную жену та-а-ак! А вы знаете, что… что… что мама ради вас… Да она вообще на все способна! Вот сейчас проревется, а потом, ночью, снесет вам голову от ревности! И я бы снесла!

Михаил Иванович и сам понимал, что на жену он зря повысил голос. В самом деле, разве ж супруга виновата, что за последнее время эта Люба… Ну не чужая она ему стала! И рядом все время крутилась, хозяйство вела. И видел он, что нужен ей – где гвоздь какой приколотить, где дров нарубить… Да мало ли где! И чего они так на нее взъелись? Ну да, была мысль у Михаила Ивановича создать новую семью… И у Любы, может, тоже была, не один раз на то молодуха намекала. Но они не создали! А могли бы! И, кстати, почему не создали-то? А, ну да, Михаил Иванович сначала собирался рассказать обо всем сыну, хотел посмотреть, как тот его известие примет… Или еще почему… В общем, ему и так хорошо жилось. И всем остальным тоже! Элеонора вон жила себе в своем городе, чем ей плохо-то было? Он – здесь, Люба тоже… и пусть бы все так продолжалось! Нет, принесла их нелегкая!

– Бать… ик… ты… ты это… звиняться будешь? – шатался в дверях пьяненький Иван. – Если нет, пойдем тада выпьем, чего пнями-то сидеть?

– Я тте выпью! – вскинулась Мария Адамовна. – Я тте, зараза такая, выпью! А ну в кровать быстро! Пошли оба спать, я сказала! И чтоб ни один у меня…

Хмель придал Ивану небывалую отвагу. Именно поэтому он схватил супругу и затолкал ее в маленькую комнату, да еще и дверь стулом закрепил, чтобы выйти не смогла.

Мария Адамовна, запертая, точно птица в клетке, трепыхалась недолго, прилегла на кровать и задремала –

день выдался нелегкий.

Проснулась она от диких мужских воплей. Мария Адамовна даже боялась предположить, что могло случиться. Она кинулась к дверям и рванула за ручку.

– Да выпустите же меня кто-нибудь! – заорала госпожа Коровина изо всех сил.

Дверь открылась, и Мария Адамовна сама не удержалась от крика.

– Кра-а! – как-то по-вороньи гаркнула она и выдохнула: – Ну… маменька! Эдак и до… энуреза недалеко! Что это с тобой?

В дверях стояла Элеонора Юрьевна. Только узнать свекровь с первого взгляда было проблематично. Ее кокетливое платье, черное в мелкий белый горошек, с кружевным белым воротничком, теперь болталось черной тряпкой, лицо было измазано сажей, а прежде тщательно уложенные седоватые букли торчали вверх смоляными пружинами.

– Я не понимаю, вы в баню пойдете? – с долей обиды спросила дама. – Я затопила.

Оказывается, как рассказала почтенная леди, она впервые в жизни отважилась растопить печь, чтобы ее семейство тоже могло попариться в баньке. Получилось не вдруг. Элеонора Юрьевна, как и полагается, натолкала в печь дров и даже подожгла какую-то бумажку, чтобы лучше разгорелось, но огонь сожрал бумажку, а потом из печурки повалил дым. Да такой, что дышать уже через минуту стало нечем. Естественно, дама выскочила из бани, где ее и заметила соседка по огороду.

– Ты чего эт творишь? – строго спросила она. – Баню поджечь хочешь? Из-за Индюшихи, что ль? Ты мне это дело брось! Так мы тут все погорим!

– Чего это вы глупости… кыхык-кыхык!… Я не поджечь… – хватала ртом свежий воздух Элеонора Юрьевна. – Я хотела… баньку… кхек… попа… кхык… попариться!

– Гооспыди… Эти уж мне городские! Ты посмотрела, может, у тебя труба забилась? Чёй-то дым в баню прет?

– А как смотреть?

– Ну так… теперь тока когда дрова выгорят, – умно рассудила соседка.

Элеонора Юрьевна не стала ждать, она кочергой выкинула дрова из печки и затушила их тут же, водой из тазика. Дрова так и не разгорелись, поэтому в печке и углей-то не было. И все же мудрая женщина подождала примерно полчаса, дабы соблюсти пожарную безопасность, и только потом сунула в печку голову. Надо же как-то было посмотреть, забилась ли труба. Стоит ли говорить, что ничего в печке разглядеть не удалось.

– Там ничего не видно, – снова обратилась дама к соседке.

Та крутилась на огороде, но, завидев перемазанную с ног до головы почтенную женщину, сжалилась.

– Пойдем, посмотрим, чего там у тебя… Госспыди… ну ни на что ума нет.

Зайдя в баню, соседка очень удивилась:

– Эт ты чего, дрова, что ль, мыла? Совсем рехнулась?

– Это я их… того… тушила… чтобы посмотреть… – смущенно оправдывалась пожилая женщина.

– Ладно, гляди, как надо… Да эти-то дрова выкинь… Не в помойку, а на улицу, просохнут, а других… Э, да чего тут, сама затоплю.

Соседка затопила баню, показала, как это вообще делается, не уставая поучать новую знакомую: