Край Основания (Кризис Основания)
Шрифт:
ФЕРМЕРША
Спикеры сидели за столом, застывшие под своими ментальными щитами.
Словно все они сговорились спрятать свои мысли, чтобы избежать непоправимого оскорбления Первого Спикера после его заявления относительно Тревиза. Они исподтишка поглядывали на Деларме, и это выдавало многое. Она была больше всех известна своей непочтительностью — даже Джиндибел, и тот больше обращал внимание на обычаи.
Деларме чувствовала эти взгляды и знала, что у нее нет другого выбора, кроме как выступить против. В сущности, она не хотела искать выхода. За всю историю Второго Основания ни одного Первого Спикера не обвиняли в не правильном анализе (за этим выражением, которое она употребила как прикрытие, скрывалось невысказанное «некомпетентность»). Теперь такое обвинение стало возможным, и она его обязательно выскажет.
— Первый Спикер, — сказала она мягко, ее тонкие бесцветные губы стали еще более незаметными на бледном лице. — Вы сами сказали, что не имеете обоснования вашего мнения, что психоисторическая математика ничего не показала. И вы просите нас основывать ключевое решение на мистических ощущениях?
Первый Спикер поднял глаза. Его лоб сморщился. Он ощущал всеобщий щит Совета. Он знал, что это значит и холодно заявил:
— Я не скрываю нехватку очевидности. Я не представляю вам никакой фальши. Я лишь предложил вам сильное интуитивное ощущение Первого Спикера, человека с многолетним опытом, потратившего всю свою сознательную жизнь на тщательный анализ Плана Селдона. — Он огляделся вокруг с суровой горделивостью, которую редко показывал, и ментальные щиты стали один за другим смягчаться и падать. Щит Деларме, когда Шандисс повернулся и взглянул на нее, упал последним.
Она сказала с обезоруживающей искренностью, заполнившей ее мозг:
— Конечно, я принимаю ваше утверждение, Первый Спикер. Тем не менее, я думаю, вы, возможно, захотите пересмотреть его. Что вы думаете о нем теперь, уже устыдившись того, что опирались на интуицию? Не захотите ли вы, чтобы ваши замечания были вычеркнуты из записи — если, по вашему суждению, они должны быть...
— Какие замечания должны быть вычеркнуты из записи?
Все глаза одновременно повернулись на звук голоса Джиндибела. Если бы их щиты не были подняты перед решающим моментом, они знали бы о его приближении раньше, чем он оказался в дверях.
— Все щиты были подняты минуту назад Никто не знал, что я вхожу? — ядовито спросил Джиндибел. — Какое же банальное заседание Совета у нас здесь! И никто не опасался моего появления? Или все были абсолютно уверены, что я приду позже?
Эта вспышка была вопиющим насилием над всеми традициями. Опоздание Джиндибела было уже само по себе достаточно вызывающим, он вошел без разрешения — это было еще хуже, и заговорил раньше, чем Первый Спикер признал его присутствие — а это было уже из ряда вон выходящим.
Первый Спикер повернулся к нему. Все остальное было отложено: вопрос о достойном поведении стал главным.
— Спикер Джиндибел, — спокойно сказал он, — вы опоздали. Вы вошли без разрешения. Вы заговорили первым. У вас есть уважительные причины, иначе вы будете отстранены от своего места на тридцать дней?
— Конечно, есть. Дело о временном отстранении не должно рассматриваться до тех пор, пока не рассмотрим, кто заставил меня опоздать и почему. — Джиндибел говорил холодно и размеренно, но мысли его были окутаны яростью, и он плевал на то, что все это чувствуют.
Конечно, Деларме не удержалась. Она убежденно заявила:
— Этот человек — безумен.
— Безумен? Безумна женщина, которая сказала это. Или же она чувствует свою вину. Первый Спикер, я сам обращаюсь к вам и выдвигаю пункт личной привилегии, — сказал Джиндибел.
— Какого рода личной привилегии, Спикер?
— Первый Спикер, я обвиняю кое-кого в попытке убийства.
Все Спикеры вскочили с мест, и комната взорвалась одновременным бормотанием слов, экспрессией мыслей. Первый Спикер поднял руку и крикнул:
— Спикер должен иметь возможность выразить свой пункт личной привилегии! — Он сам заметил, что мысленно усиливает свой авторитет в самой что ни на есть неподходящей к обстоятельствам манере, но выбора у него не было.
Бормотание стихло.
Джиндибел неподвижно стоял и ждал, когда наступит полная тишина, затем он заговорил:
— Направляясь сюда, я шел по дороге хэмиш с такой скоростью, которая бы обеспечила мое прибытие на Совет вовремя. Меня остановили несколько хэмиш, и я был близок к тому, чтобы меня избили, а то и попросту убили.
Из-за этого я и опоздал, и прибыл только сейчас. Я должен указать с самого начала: я не помню примера, чтобы после Великого Разграбления кто-то из народа хэмиш разговаривал бы непочтительно — не говоря уж о прямом насилии — с членом Второго Основания.
— И я не помню, — подтвердил Первый Спикер.
Деларме закричала.
— Люди Второго Основания обычно не ходят в одиночку по территории хэмиш! Вы сами спровоцировали нападение своими действиями!
— Правильно, — сказал Джиндибел, — я обычно хожу по территории хэмиш. Я сотни раз проходил там в разных направлениях, однако ко мне никто никогда не приставал. Другие ходят свободно, как я, но никто не изгоняет себя из мира и не запирается в университете, и ни к кому не пристают. Я вспоминаю случаи, когда Деларме, — тут он, как бы запоздало вспомнив о вежливости, сознательно превратил ее в страшное оскорбление, — я хотел сказать, я вспомнил, когда Спикер Деларме бывала на территории хэмиш, однако к ней не приставали!
— Возможно, потому, — сказала Деларме, — что я не заговаривала с ними первой и держалась на расстоянии. Я вела себя как заслуживающая уважения, и мне его оказывали.
— Интересно, — сказал Джиндибел, — а я хотел сказать, причина в том, что вы представляли куда более грозное зрелище, чем я. В конце концов, даже здесь очень немногие рискуют подойти к вам. Но скажите, почему хэмиш выбрали для вмешательства именно тот день, когда меня ждало важное собрание в Совете?
— Если тому причиной нe ваше поведение, — сказала Деларме, — тогда это произошло случайно. Я не слышала чтобы математика Селдона исключала роль случая — конечно, не в индивидуальных событиях. Или вы тоже говорите по внушению интуиции? — Тут один из Спикеров издал слабый мысленный вздох.
— Это произошло не из-за моего поведения и не случайно. Это было намеренное вмешательство, — возразил Джиндибел.
— Откуда вы это знаете? — мягко спросил Первый Спикер. Он не мог помочь, но смягчил для Джиндибела последний выпад Деларме.
— Мой мозг открыт вам, Первый Спикер. Я передаю вам — и всему Совету — мои воспоминания о событиях.
Передача заняла несколько минут. Первый Спикер сказал:
— Ужасно! Вы вели себя очень хорошо, Спикер, в обстоятельствах большого давления. Я согласен, что поведение хэмиш аномально и требует расследования. А пока, пожалуйста, присоединитесь к нашему заседанию...