Край Половецкого поля
Шрифт:
А уж монах оглядывается: чего они шепчутся? Они и замолчали.
Под вечер подъехали они к городу. И вдруг Ядрейка как всплеснет ладонями, как запоет во весь голос:
Летела сорока на речку,Встретила сорока скворечика:— Ты, скворечик, скворушка, скворец,— Поведи меня, сороку, под венец! —— Скворушка сороке в ответ:— Нет-нет-нет! И нет! Нет! Нет!— Опомнись! — кричит монах.
А Ядрейка соскочил с воза,
— А пошел ты к бесу — сам своим прокисшим медом торгуй! Нам с тобой не по пути. Не поминай лихом.
Схватил Вахрушку за руку и быстрым шагом пошел прочь.
Глава пятнадцатая ПЕТУХ
Ядрейка с Вахрушкой переночевали на постоялом дворе, а наутро спросили хозяина, где бы им можно подрясники на мирскую одежду сменять.
Хозяин усмехнулся и говорит:
— Беглые, что ли? Да не пугайтесь меня. Мое дело сторона. Я не видал и не слыхал, а совет могу подать. На всякие темные дела есть у нас в городе человек, Олексей Онисимыч. Он и деньги дает в рост под заклад, а кто заклад вовремя не выкупит — рубаху там, или сапоги, или еще что, — он это продает. Только вы к нему скорей идите и долго там не задерживайтесь.
— Что так? — спрашивает Ядрейка.
— А как бы петушок на его высокую крышу не сел.
— Если крыша высокая, петуху не взлететь, — говорит Вахрушка рассудительно.
— Белому не взлететь, черному не взлететь, желтому не взлететь. А красный взлетит, крылышки распушит.
Они на эти слова не обратили внимания, спросили у хозяина дорогу, пошли. В самом деле дом хороший, деревянный, крыша высокая. Стоит особняком, от соседей подале. Поднялись они на крыльцо, постучали в дверь. Отворяет им рябая баба. Как увидела она монахов, замахала руками, норовит дверь у них перед носом захлопнуть, кричит:
— Пошли, пошли! Мы милостыню не подаем!
— А мы Христа ради не просим, — говорит Ядрейка. Ножку подставил, уж ей дверь не закрыть. — Веди нас к твоему хозяину, к Олексею Онисимычу. Мы по делу.
— Раз так, заходите! — А сама зовет: — Олексей Онисимыч, к тебе тут два монаха пришли!
И выходит в сени… Да как вы думаете: кто? Выходит к ним прежний приятель — Алешка. Вот кто!
Ну конечно, обрадовались они друг дружке. Алешка велел своей хозяйке стол накрывать, а сам вынес Ядрейке с Вахрушкой по хорошей рубахе, и штаны, и сапоги, и пояски плетеные — всё, что полагается. А их подрясники на свет посмотрел, нет ли дыр, и себе взял.
— Пойдут в уплату, а за остальное рассчитаемся потом. Свои люди — сочтемся.
— Говорят, больно велик ты рост берешь, — говорит Ядрейка.
— С вас немного возьму. Свои люди.
Вот они сели за стол — пьют, едят, беседуют. Алешка своим умом да удачей похваляется:
— Блестовит не велик городок, большие дела там вести невозможно. И у всех на виду — того гляди, в суд потащат или избу подпалят. Продал я там свое имущество, сюда переехал. Здесь мне и вольготно, и выгодно. Придет ко мне богатый купец или княжеский дружинник, я ему без свидетелей в долг поверю, ничего с него лишнего не спрошу — мне такой человек всегда пригодится. О чем ни заикнись, отказать не посмеет, свой долг памятуя. А придет ко мне бедняк, я ему сколько спросит, любую половину дам, а через месяц вдвое с него потребую. А нет у него чем рассчитаться, самого за долги продам. Хорошо я здесь нажился, грех жаловаться. И дом у меня лучше прежнего,
— А петь не поешь? — спрашивает Ядрейка. — Голос такой у тебя прекрасный.
— Глупости это всё, — отвечает Алешка. — И петух поет, а пользы от того нету. Шею свернут — и в щи.
— Петух пением время указывает, — говорит Вахрушка.
— Глупости это, — отвечает Алешка.
Вот побеседовали они, а уже вечер настал. Время за столом незаметно идет. Последнюю чару выпили, спать полегли. И снится Вахрушке страшный сон. Будто пляшет он, пляшет, остановиться не может. Уж дыхания не хватает, а он все пляшет. И пляшет он не на площади деревенской, а в знойной стране Сурия-Нирокурия. Жарко, жарко. Из-под сапог душная пыль дымом вздымается, на солнце сверкает, подметки жжет, глаза щиплет. И не солнце в небе светит — огромная птица по небосклону кружится. Распустила красные крылья — всё небо закрыла, Вахрушке на лицо навалилась, дышать не дает, человечьим голосом кукарекает:
«Проснись!»
Вахрушка вскрикнул, проснулся. Вся комната полна дыма. Ядрейка ему одной рукой глаза и рот заслонил, а другой подхватил его под мышку, из дома поволок. А уж тот весь пламенем охвачен.
Алешка как в одной рубахе спал, так и выскочил на улицу, стоит и молчит, смотрит, как огонь его дом пожирает. И соседи все выбежали на пожар, а стоят, смотрят, огонь не гасят, вещи таскать не помогают.
Ветра нет, ночь тихая. На их избы огонь не перекинется. Алешкина рябая баба вытащила большущий узел, в сторону отволокла и обратно ринулась, кричит:
— Укладка-то! В головах, в постели укладка!
— Стой, стой! — кричит Ядрейка.
Хотел за ней бежать, удержать, да не успел. Огонь высоко взвился, из окон, из двери пламя вырвалось, крыша обрушилась, стены рухнули. Кончено.
Алешка не стал смотреть, как его дом догорает. Поднял узел, что его баба сумела спасти, повернулся и прочь пошел. Ядрейка и Вахрушка за ним следом.
Пришел Алешка прямо на постоялый двор. В дверь так стукнул, чуть доски не проломил. Хозяин отворил, посмотрел и спрашивает:
— Красного петуха, что ли, подпустили? Я тебя, Олсксей Онисимыч, предупреждал.
— А ты почем знаешь, что меня подожгли? — кричит Алешка. — Дьявол ты рыжий! Если ты знал, почему не сказал вовремя?
— Да Олексей Онисимыч, да Господь с тобой! Да успокойся. Откуда мне знать было? А вижу я, что ты в одной рубахе без штанов на улицу выскочил. И по твоей роже видать, что ты с пожара. Опалена-то вся. Да ты не веришь? Вон бочка с водой, посмотрись в воду, какой ты страшный. Да ты не гневайся, лучше выпей пива, у меня хмельное. Вон и узел у тебя за спиной, небось вытащил что подороже? Так подать пива-то?
Алешка спустил узел с плеч, заглянул туда, а там одно тряпье. Выругался Алешка нехорошими словами, вздохнул и говорит:
— Вот дура баба! Всегда-то была дурой и померла по-дурацки. Нашла что в узел вязать. Вовсе безмозглая была.
Только этим Алешка свою бабу и помянул. Выпили они пива, умылись, переоделись — в узле всякая одежа была. Алешка говорит:
— Чего нам здесь сидеть, ничего не высидим. Видно, пора мне из этого города убираться. Пошли мы отсюда да в Новгород-Северский. У меня там дружки есть.