Крайние меры
Шрифт:
Уинстон Слоан изменился в лице.
— Итак, — продолжал Питтман, — специалист-политолог из Кембриджа устанавливает тесные связи с пятью одаренными учениками и готовит их к блестящей дипломатической карьере. Вы пятеро занимались теоретическим обоснованием внешней политики страны, начиная с администрации Трумэна. Теории, которые Данкан Клайн внушил вам...
— Нет! Только когда мы были совсем юными! — воскликнул Слоан. — Позже мы никогда не следовали теориям Данкана!
— Прекрати, Уинстон! — выкрикнул Гэбл.
— Ты только послушай, что он говорит! Именно этого мы так опасались. Он хочет запятнать нашу репутацию! Мы никогда не были коммунистами!
Так вот, оказывается, в чем дело. Надежды Питтмана наконец оправдались.
Медленно, очень медленно Юстас Гэбл извлек из кармана носовой платок. Уинстон Слоан уставился на свои изуродованные старостью руки, видимо, устыдившись неожиданной вспышки. В прошлом блестящий дипломат и эксперт по ведению международных переговоров, он понял, насколько сильно деградировал.
Лишь мистер Уэбли не проявил никаких эмоций, по-прежнему держа Питтмана под прицелом.
Гэбл откашлялся, спрятал платок. Несмотря на возраст и болезненную слабость, он держался с таким достоинством, словно председательствовал на совещании в Белом доме.
— Заканчивайте свою мысль, мистер Питтман.
— В 1917 году революция в России вдохновила английских интеллектуалов, настроенных против истеблишмента. Либеральные преподаватели британских университетов, и в первую очередь Кембриджа, были очарованы социалистическими теориями. Конечным результатом этого явилось создание английских шпионских групп, работающих против Великобритании и Соединенных Штатов. Группы состояли из завербованных профессорами бывших сотрудников. Гай Берджесс, Дональд Маклин, Ким Филби. Сейчас вся картина представляется мне следующим образом: Берджесс и Маклин бежали в Россию в 1951 году. Филби заподозрили в том, что он предупредил их о грозящем аресте. Вас ужаснуло, когда через год у дверей ваших кабинетов в Госдепартаменте появился Данкан Клайн. Я не погрешу против истины, если скажу, что он был чрезвычайно опытным разведчиком. Ведь Филби и другие стали симпатизировать коммунистам только в тридцатых годах, а Клайн — в двадцатых, на десять лет раньше.
Из него получился великолепный вербовщик, обладавший одновременно сексуальными рычагами и силой политического убеждения. А вы и ваши коллеги были так юны, так впечатлительны. Вы окончили Гроллье в 1933 году и поступили в университеты — одни в Гарвард, другие в Йель. Тем временем великая депрессия становилась все глубже. Учитывая охвативший страну хаос, идеи Клайна не утратили для вас своей привлекательности. Но в конечном итоге вы остались лояльными по отношению к капиталистическим традициям. Возможно, осознали, что, следуя идеям Клайна, направленным на подрыв истеблишмента, можете лишить себя перспективы возглавить этот самый истеблишмент.
Питтман перевел взгляд с Гэбла на Слоана. Оба хранили молчание.
— Вы просто приспособленцы, и на принципы вам наплевать, — продолжал Питтман. — Победи в Соединенных Штатах коммунизм, вы и тогда оказались бы в верхних эшелонах власти. Но с началом второй мировой войны коммунизм потерял в Соединенных Штатах всякую популярность. Советы оказались угрозой, не меньшей, чем нацизм. Итак, вы, продвинувшись в верхи Госдепартамента, мало того что отбросили свои прежние прокоммунистические взгляды, так еще стали устранять конкурентов, обвиняя их в тайных симпатиях к коммунистам. — Питтман не переставал думать о Брэдфорде Деннинге, с пистолетом в руке подбирающемся к особняку. — При Маккарти, в годы антикоммунистической истерии, вы ломали судьбы многих дипломатов и на этом строили свою карьеру. И вот появляется Данкан Клайн. Зачем? Чтобы шантажировать вас, требуя денег? Или разоблачить, как коммунистов и тем самым положить конец вашей политической карьере?
В комнате было настолько тихо, что Питтман слышал, как пульсирует в ушах кровь.
Юстас Гэбл покачал головой.
— Вам известно гораздо больше, чем я мог предположить, — произнес он, устало
— Не думаю.
— Данкан вовсе не пытался нас шантажировать. Он не требовал денег, — проговорил Гэбл.
— Чего же тогда он хотел?
— Чтобы мы придерживались тех принципов, которым он нас учил. Мы рекомендовали правительству политику, крайне жесткую по отношению к Советскому Союзу, а Данкан был сторонником сотрудничества между обеими державами и требовал, чтобы мы изменили свою позицию. Полнейшая чушь. Советы к этому времени превратились в глазах общественности в настоящее чудовище, и ни о каком сотрудничестве не могло быть и речи. Подобная позиция для политика или дипломата оказалась бы настоящим самоубийством. Антисоветизм был единственным путем для успешной карьеры.
— Следовательно, продвижение по служебной лестнице было для вас важнее всего остального, — сказал Питтман.
— Само собой. Ничего не достигнешь, если отобьешься от стаи.
— Итак, на одну чашу весов вы поставили свои амбиции, на другую — Данкана Клайна и...
— Убили его, — договорил Гэбл.
Питтман почуял опасность и весь напрягся. Делиться информацией не входило в привычки Гэбла. Почему же он это сделал? Чтобы скрыть беспокойство, Питтман взглянул на листок с некрологом.
— Здесь сказано, что Данкан Клайн скончался от переохлаждения во время снежного бурана.
Господи! Питтман все понял и невольно прошептал:
— Снег...
— Именно, мистер Питтман. Снег. Данкан стал алкоголиком. Когда мы встретились в хижине, он отверг все наши аргументы, продолжал требовать, чтобы мы смягчили нашу политику в отношении Советского Союза, иначе он разоблачит нас как бывших сторонников коммунизма. Метеорологи предсказали метель. Было еще светло, но из-за снежной пелены мы не видели даже озера, расположенного прямо за домом Данкана. Он успел набраться еще до нашего появления. Не будь он так пьян, мы, возможно, не обошлись бы с ним подобным образом. Но он буквально потерял человеческий облик. И это навело нас на мысль об убийстве с помощью спиртного. Мы все подливали и подливали ему, притворяясь, что пьем вместе с ним. Мы ждали, когда он свалится с ног. Во всяком случае, надеялись на это. Надо отдать Данкану должное: даже в этом своем состоянии он все же заподозрил неладное и перестал пить, несмотря на все наши уговоры. В конечном итоге пришлось действовать силой. И тут снова надо отдать Данкану должное: многие годы занятий греблей сделали свое дело. В свои шестьдесят с лишним, да еще вдребезги пьяный, он дал нам настоящий бой. Но нас пятерых одолеть не смог. Вы, Уинстон, кажется, держали его за руки. Верно? Мы лили виски ему в глотку. Данкана рвало, но мы продолжали лить.
Питтман с отвращением слушал. Сцена, описываемая Гэблом, напоминала убийство его жены.
— Когда наконец он потерял сознание, мы вытащили его наружу и оставили в сугробе, — сказал Гэбл. — Его бывшие ученики и преподаватели Академии Гроллье знали, что он алкоголик, и сообщение о смерти в результате сильного переохлаждения должно было выглядеть достаточно пристойным, поскольку многим из них удалось пронюхать об истинной причине смерти, точнее о том, что, как они считали, произошло в действительности (будучи пьяным, он в одной рубашке вышел из дома и замерз во время бурана). Никто не подозревал, что это наша работа. Мы уничтожили все улики, сели в машины и уехали. Снег быстро замел следы. Один из родственников Данкана забеспокоился, когда тот не вернулся в Бостон после встречи выпускников Гроллье. Высланный к загородному дому наряд полиции штата обнаружил машину Данкана, а после тщательного обследования территории — торчащую из сугроба голую ступню. Какое-то животное стянуло с него ботинок и отгрызло на ноге пальцы.