Крайняя изба
Шрифт:
— Так, ладно… — настраивается и она решительно. — И что ты будешь в городе делать? Сейчас даже в деревне с шестью-то классами никуда…
— У-у, — насмешливо тянет Жанка, — в городе на всех место найдется, и для неучей, и для умных шибко.
— Ну скажи, скажи мне, — напирает Ленка, — ну куда ты, к примеру, можешь устроиться?
— А в домработницы хотя бы, в няньки к кому-нибудь.
— Куда, куда?.. В няньки, говоришь? — И Ленка, не в силах удержаться от смеха, зажимает ладонью рот.
— Чего ты фырскаешь, чего фырскаешь? — зло одергивает ее Жанка. — Да, в домработницы, в няньки… Найду какую-нибудь подходящую, хорошую семейку… ну, какого-нибудь профессора,
Ошарашенная такой буйной фантазией, Ленка и слова возразить не может.
А Жанка, мечтательно улыбаясь, продолжает:
— А у профессора будет, конечно, сынок взрослый… интересный такой, представительный! Ну, я его, само собой, влюблю в себя. Он у меня живо покой потеряет, ночами не будет спать… Только я баловать его больно-то не стану — замуж, скажу, и все тут, а потом уж всякие там поцелуйчики да обнимчики… Ну, он помыкается, помыкается, и возьмет, а куда денешься… любовь — это тебе не шуточки. Он у меня тоже будет большим ученым. Знаешь, сколько ученые получают?
— Сколько? — машинально, как завороженная, спрашивает Ленка.
— Тысячу, а то и боле! — брякает наобум Жанка. — Все себе из одежки заведу, все у меня будет: и шубка норковая, и сапожки французские, и на голове что-нибудь не последнее… Как куколка разоденусь!
— Постой-ка, постой, — очухивается в конце концов Ленка. — Ведь чтобы стать женой ученого, надо и самой хоть немного соображать.
— Вот я и соображаю…
В это время одна из коровенок жалобно и протяжно замычала, высунув голову из кустов, словно пожаловалась девчонкам: гоните, мол, нас домой скорее, спасу уж никакого нет, совсем, мол, зажрали оводы.
— Куда… куда навострились! — Ленка, вооружившись вицей, кидается к кустам. Корова тотчас утягивает голову. — Смотри у меня! — грозит Ленка и возвращается обратно. — Че ты соображаешь?
— А как легче захомутать кого-то… С мужиками нельзя слабинку давать, — авторитетно поучает Жанка, — он тебе живо сорвется и ищи ветра в поле.
— Прямо уж… и захомутать. Разве как-то нельзя иначе?
— Вот ты и действуй иначе, а я по-своему буду… смотри какая я! — Жанка стремительно вскакивает и бежит, играя незагоревшими ягодицами. Она с наслаждением ползает, ворочается в мелкой речке. Ленка откровенно любуется Жанкой, забыв, что ей и самой хочется купаться.
А на берег Жанка выходит манерно, не спеша, как бы предлагая по-настоящему оценить себя, — нисколечко не боится, нисколечко не стесняется.
— Ты, конечно, красивая, Жанка, — говорит Ленка, — но все-таки тебе, знаешь, что не хватает?
— Что?
— Ну чего-то такого, — Ленка показывает пальцами, будто вьет пряжу.
— Болтай больше, — ложится на платье Жанка. — Все у меня есть: и ножки, и талия, и бюст… Все не хуже, чем кой у кого… Возьми вон артисток. Ты думаешь, они еще чем-то таким берут?.. Красивые бабы, и только.
— Не скажи, — жарко вступается за артисток Ленка. — Вон они как в «Кинопанораме» говорят складно… заслушаешься, засмотришься.
— Еще бы… они ведь с режиссерами, с писателями дела имеют.
— Ну, другой ниче не поможет…
— Ты уж не меня ли опять имеешь ввиду? — подозрительно уставилась на Ленку Жанка.
— Не тебя, не тебя… успокойся.
Жанка щурит глаза, поджимает тонко губы — не верит подруге:
— Только я тебе вот что скажу. Я и без всего этого, что ты имеешь в виду, проживу. Я и без этого видная… А вот тебе туговато придется. Ох, туговато. Тебе нужно обязательно
— Да ты… да ты что говоришь-то? — опешивает от такой наглости Ленка. — Да я еще красивее тебя стану! — выкрикивает она сквозь слезы. — Да я еще обгоню тебя…
— Посмотрим, посмотрим.
Тут слышится гулкий топот и хриплое взмыкиванье, коровы с телятами как-то разом вымахнули из кустов и пустились, высоко взбрыкивая, наутек по дороге. Овцы, пронзительно блея, будто их резали, неслись следом, им было жарко в своих шубах, облепленных репейником, однако не так страшны оводы.
Девчонки заполошно бросаются в погоню, но Жанка сразу же отстает, возвращается назад, вспомнив, что она голая.
Выскочив на дорогу и поняв, что стадо уже никак не задержишь, что остается только одно, бежать в деревню и загонять скотину в стайки, Ленка тоже поворачивает обратно. Взъерошенная, запаленная, она подбегает к Жанке, которая уж опять разлеглась за книгой, выпаливет одним духом:
— Дура ты, Жанка… голая дура! Вот тебе! — и, сорвав с кустов высохшее, обветренное платье, натягивая его на ходу, спешит за пылящей по дороге скотиной..
Оставшись одна, Жанка хотела одеться, догнать Ленку и задать ей хорошую трепку, но потом передумала. Плевала она на эту пигалицу. Пусть обзывается как хочет.
Жанка переворачивается на спину, сладко и томно потягивается, выгибается, как кошка, которую гладят, кладет на лицо раскрытую книжку.
Воображать больно стала Ленка. «Ты, конечно, красивая, Жанка, но все-таки…» — передразнила она подругу. Думает, отличница, так что-то и понимает. «Ну куда ты, к примеру, можешь устроиться»? Устроюсь, не беспокойся. Вон сестра Керри, без всякого образования в город приехала, а ведь в конце концов устроилась, да еще как устроилась. Всем бы так устраиваться. Сколько мужиков с ума посводила. Кто ни повстречает, кто ни увидит, обязательно влюбится. Герствуд, так совсем голову потерял, заворовался ради Керри. Потом вообще стал бродягой, вообще опустился. Так им и надо, мужикам. Пускай не влюбляются в молодых, пускай не очень-то лапают девчонок. А уж если влюбился, если гоняешься, то и содержи, как королеву. Даром любовь никому не дается.
Не всем, конечно, артистками быть, но какое-нибудь подходящее дело можно, наверное, всегда найти. Главное, на первых порах устроиться, приткнуться где-нибудь, в тех же няньках хотя бы… ну, что здесь такого. Затем приглядеться хорошенько к городу и получше подыскать место. Можно учиться куда-нибудь поступить. На курсы, например, кройки и шитья. Очень хорошая, чистая специальность, всегда будешь шикарно одетой ходить.
Или, положим, на секретаршу-машинистку выучиться, сидеть в большой приемной какого-нибудь начальника. Все будут почтительно, заискивающе обращаться к тебе: «Иван Васильевич у себя?..» «К Ивану Васильевичу можно?..» А ты будешь всем отвечать непреклонно: «Иван Васильевич занят…», «У Ивана Васильевича экстренное совещание…» А сама будешь входить и выходить из кабинета, одной только тебе всегда доступного. И Иван Васильевич, молодой, но очень способный руководитель, всегда будет внимателен и учтив с тобой: «Жанночка, соедините меня, пожалуйста…», «Жанночка, вызовите, пожалуйста, сюда…» А как-нибудь вечерком, после работы: «Вы, Жанночка, не ушли еще?» — «Нет, Иван Васильевич… с отчетом вот задержалась». — «Ну что ж, Жанночка… идемте я вас подвезу». Ах, какая интересная, красивая жизнь! Неужто только в кино да в книгах бывает?