Крайняя изба
Шрифт:
Вот старший закончил ряд, оглянулся на тянувшихся сзади братьев:
— Вовяй, ночью спать будешь!
И хоть никто из Бронниковых не отозвался, не разогнул спины, Вовяя стало сразу же хорошо видно: он быстрее всех затюкал теперь землю.
— Митьки вон постесняйся…
Самый маленький Бронников тоже зачастил тяпкой, будто и его осудили.
— Значит, не будете играть? — крикнули с изгороди.
— Сказано, доокучим картошку.
— Так вы ее когда доокучите? К завтрему разве?
— Завтра
Один из Бронниковых все же не выдержал, робко спросил:
— Может, сыграем, Сань?
— А чо будешь зимой лопать? — живо пресек того старший.
— Да дрейфят они, ясное дело! — издевались над братьями. — Видят, что Колесо с нами…
— Подумаешь, Колесо, — фыркнул один из Бронниковых.
— Да тебя-то запросто сделает!.. Он же за юношескую выступает!
— Сань, чего они хвалятся? — В голосе оскорбленного Бронникова слышалась мольба: дай ты нам сыграть с ними.
— Сделает! — разжигали Бронниковых. — Он вас всех как миленьких сделает!..
— Ладно вам, растрепались, — буркнул недовольно белоголовый крепыш, низенький и неимоверно косолапый. Колесо, и впрямь Колесо, точнее не придумаешь. Был он в настоящих, хоть и разбитых, стареньких бутсах, в бесцветной, красной когда-то, футболке с номером. — Ну, не хотят играть… не надо. В следующий раз сыграем.
Как ни странно, но сговорчивость белоголового настроила Саньку на воинственный лад.
— Ну-ка, кончай! — скомандовал он своим.
Бронниковы молча побросали тяпки и пошли вслед за Санькой.
— Митька, зови рыбаков, — делал тот на ходу распоряжения. — Славка, до бани дуй… Хорька на игру высвободи.
Митька и другой, чуть повыше его, Бронников, Славка, кинулись выполнять приказ: Митька бросился к баньке, стоявшей в конце огорода, Славка махнул через ограду, побежал к речушке в логу.
Тем временем Колесо строго наказывал команде:
— Только в пас играть, слышите? В одиночку их не пробить, испытано уж… костьми ложатся. Пине и Левке Сану держать. И чтоб ни на шаг от него!
— Ага, — занудил мальчишка, которого я расспрашивал дорогой. — И я хочу в нападении!
— Молчи, — шикнули на него. — Знаем твое нападение. Сказано, Сану держать… значит, держать.
Пиня скрепя сердце покорился.
— Я по центру буду, — закончил белоголовый. — Ты, Костя, правый фланг, ты, Валька, левый…
Бронниковы перелезли изгородь, тоже сбились в круг на военный совет.
— По двадцать минут играем, два тайма, — крикнул немного погодя Санька.
— Добро, — отозвался за команду белоголовый. — Время найдется?
Санька не ответил, направился к дому напротив, постучал в низкое окошко, уставленное по подоконнику горшками с геранью. Кто-то там тотчас толкнул створки, послышалось сиплое старческое кряхтенье:
— Чо тебе, Сань?
— Нам бы
— Опять мячт затеваете?
— Мачт-реванш, деда!
— С кем?
— Балдинские приперли.
— Буду сичас.
Санька повернул назад. Ребятня уж устанавливала ворота прямо в проулке. Принесли и положили камни вместо штанг, тщательно вымеряли шагами меж ними — не дай бог, ворота окажутся разные.
Вскоре из дому напротив вышел куцебородый шаткий старик, усохший, как гороховый стручок, скрюченный, но улыбчивый, гоношной, с палкой, с большим старинным будильником в руках. Он сел на скамью у ворот, поставил будильник рядом. На нем была длинная, без опояски рубаха, застиранная, заштопанная местами, на ногах — стеганые матерчатые бурки.
— Дусь, выползай! — радостно позвал он.
Горшки с геранью раздвинулись, в окне появилась маленькая старушечья головка, повязанная красным платком. Лицо — тоже с еще неизжитой игринкой в глазах, в дебрях морщин, глубоких и мелких.
— По чо, старый, кликал?
— Вылазь, говорю… угланов смотреть.
— Наплюну-ка, вылазь. Так, поди, разберусь.
— Ну, разбирайсь, разбирайсь. А я из окошка плохо вижу.
— Ты теперь откуда хорошо-то видишь?
Это легкое, незлобивое препирательство вполне удовлетворило стариков, каждый как бы сумел отстоять личную независимость, остался при своих интересах.
— Ты тогда подсаживайся, што ли, — заметив меня, сказал старик, — чего ноги-то маять.
Я подсел. Старик возбужденно потер руками:
— Сичас светопреставление начнется!
— Часто болеете?
— Да пока, слава богу, обхожусь… Глаза вот только худые.
Не понял меня старик, не примкнул к огромному племени болельщиков.
— Очками обзаводиться надо, — охотно наговаривал он, — сюда ведь не одни балдинские приходят. Кажную почти неделю хутбол-от… многие сводят счеты с Бронниковыми. — Старик помолчал и прочувствованно добавил: — Они молодцом у нас! Орлы! Горой друг за дружку… Ишь слетаются все!
От баньки вместе с Митькой прибежал проворный скуластый мальчишка, резкий и беспокойный. Тоже Бронников, сразу видно. Только самый, пожалуй, своенравный Бронников — мышиные, маленькие глазки так и посверкивают темными угольками.
— Этот ихний неслух отчаянный шибко… Хорьком прозван, — пояснил старик. — Уж и поддает ему Санька. В баню частенько запирает… специальное наказанье придумано.
— Ну-ка, поди сюда, — подозвал Санька Хорька. — После игры снова в баню. Понял?
Хорек что-то буркнул, боднул головой — не то в знак согласия, не то протеста.
— А вот и двойняшки спешат! — как бы даже обрадовался, заегозил на скамейке старик. — Опять харюзков ловили. Двойнят всегда на промысел отряжают. Все подспорье столу.