Кремлевская жена
Шрифт:
– Держи!
– Зачем? – удивилась я.
– Я не смогу тебя ждать, мне пора ехать охранять царицу. Так что машина – твоя на целый день, документы – в «бардачке». Если я понадоблюсь – вот радиотелефон, мой номер 39–12. А теперь – марш на второй этаж, к профессору Монахову. Пока. И держи меня в курсе… – Он вышел из кабины, прошел два шага до соседней черной «Волги», за рулем которой спал водитель, но вдруг вернулся ко мне, наклонился к окошку машины и сказал: – Насчет твоего вопроса. Эта страна находится на грани катастрофы. Но если Горячева не станет, то, кто бы ни стал вместо него – левые, как твой Саша, или правые, здесь сразу начнется гражданская война. А в России при любой гражданской войне
Я ошеломленно молчала, а он быстро отошел, чиркнул зажигалкой, закуривая новую сигарету, и сел в соседнюю черную «Волгу», хлопком дверцы разбудив спящего там водителя. Через секунду эта «Волга» заурчала и укатила к проходной – я даже не успела сказать Гольдину «спасибо» за Сашин адрес и за эту оставленную мне машину.
«Вот жид!» – уважительно подумала я, сунула ключи от машины в карман кителя и пошла в больницу.
17
07.00
Встреча с психиатрами была откровенно скучна, потому что они не знали, о ком идет речь. Помощник министра внутренних дел СССР от имени своего босса попросил главврача психбольницы дать консультацию следователю Анне Ковиной, тот позвал еще двух специалистов, но что могла им сказать об этой секретной больной следователь Ковина? Да, больная поверила в предсказанную гадалкой катастрофу и находится в постоянном страхе. Легко возбудима и быстро выходит из себя, может разрыдаться и впасть в истерику. Что значит «впасть в истерику»? Ну, слезы, крики… Нет, на пол не падает, ногами не стучит, головой об пол не бьется, но категорически не хочет видеть врачей и отказывается от любых лекарств – боится отравления. Типичная мания преследования… Род занятий больной? Ну, скажем, общественная деятельность, но… Это не средство заработка на жизнь, а, как бы вам сказать… больше по социальному положению… Возраст? 56 лет… Замужем, конечно! Дети есть – дочка. И даже два внука. Материальное положение? Очень высокое!
Они негромко посовещались – пятидесятилетний профессор Владимир Монахов и две женщины-врачихи. Из абракадабры латыни и еще каких-то медицинских терминов мой слух выхватывал самое знакомое – «поздний климакс»… «вялотекущая шизофрения»… «угнетенная психика»… В ожидании их рекомендаций я стояла у окна, смотрела вниз, во двор. Внизу текла будничная жизнь больницы – все те же «легкие больные» занимались цветниками и лозунгами, какой-то водитель шлангом мыл грязную машину «скорой помощи», на спортивной площадке с десяток пожилых психов в байковых больничных халатах делали утреннюю гимнастику под руководством тощей юной санитарки-инструктора…
– Вы извините, нам на утренний осмотр, – сказали вдруг у меня за спиной две врачихи-консультантки и вышли из кабинета. А Монахов заявил, не поднимая глаз от стопки свежих газет на столе:
– Понимаете, без осмотра больной, без анализов, кардиограмм и прочего мы не хотим, да и не можем давать какие-то конкретные рекомендации. Может быть, небольшие дозы элениума могли бы вполне… Но если она отказывается принимать лекарства, то… могу рекомендовать то, что любая старуха может посоветовать. Смену обстановки, теплые ванны перед сном. Только не горячие, а именно теплые. И попробуйте загружать ее работой – это для отвлечения и выхода из угнетенного состояния. Вот, собственно, и все… – Он поднял на меня глаза, и я ясно прочла в них одно желание – чтобы я поскорее оставила его в покое. И не только потому, что ему нечего было мне сказать, но, кажется, еще и потому, что руки его невольно теребили эту стопку свежих газет – так не терпелось ему посмотреть, что же нового «жареного» преподнесла сегодня гласность. Странно, что у него в кабинете нет «Спидолы», «ВЭФ» или какого-нибудь
– Скажите, профессор, – сказала я, все еще стоя у окна, – у вас есть машина? Я имею в виду – своя.
– Есть. А что? – спросил он удивленно.
– А где она?
– Дома, в гараже. А почему вы спрашиваете?
– Нет, тогда это меня не интересует. Знаете, я могу перестать терзать вас этой консультацией, если вы поможете мне в одном деле. Идите сюда… – Я подождала, пока он подойдет к окну, потом показала вниз: – Видите эту «Волгу» под знаком «Стоянка запрещена»? О’кей. Я оставлю вам на день эту машину – вот от нее ключи. А вы мне взамен дадите любую из ваших «неотложек». Буквально на несколько часов, а? Ну, пожалуйста…
– Но зачем?
– Затем, чтобы избавиться от меня. А то я буду торчать здесь еще три часа и мучить вас своими вопросами. И вам придется отвечать, как вы обещали помощнику Власова. А у вас ведь и так полно дел – газеты нужно читать. И вообще сегодня выходной – вам на рыбалку, наверное, нужно… – И я нагло, в упор посмотрела ему в глаза. – Хотите, я вас на этой «неотложке» даже сама домой отвезу, к вашему гаражу, а?
– Нет, как раз домой не нужно, – вдруг усмехнулся он и бросил взгляд на ручные часы. – А вот к Речному вокзалу…
Через десять минут мы выезжали из больницы. Монахов перед выездом позвонил кому-то, коротко сказал: «Я успеваю, встретимся там!» – и теперь сидел рядом со мной, держа в коленях рюкзак и спиннинг. Я сидела за рулем длинного белого вэна с надписями на носу и вдоль дверей: «НЕОТЛОЖНАЯ ПОМОЩЬ». Конечно, на мне был медицинский халат, а волосы я убрала под белую медицинскую шапочку, которую натянула до бровей.
И при выезде из липовой аллеи на Загородное шоссе я поздравила себя с маленькой победой: там, прямо на углу, стоял ремонтный «Рафик», и двое «водопроводчиков» от безделья играли в шашки у открытого в мостовой канализационного люка. Поскольку из больницы выехала и приближалась к ним не та «Волга», которую мне оставил Гольдин, они даже не прервали игры, чтобы изобразить какую-нибудь деятельность. Значит, вот он – мой хвост. И – новая головоломка: почему Гольдин, который по своим еврейским причинам играет за Горячева, оставляет мне машину, которую ведут «водопроводчики» из МУРа? Или это люди Куркова?
Отвернувшись от них, я промчалась мимо. Кто бы они ни были – я ушла от них, баста!
18
08.15
Монахова я выгрузила у Речного вокзала, он сказал «Спасибо!», вскинул на плечи рюкзак и со спиннингом в руке побежал, совсем как молодой, мимо кассы к пристани. У кассы тоже стояла очередь – все парами, причем бабы моложе своих кавалеров лет на тридцать, и все опять же в фирменном прикиде – джинсики-варенки, кроссовочки на липучках, яркие маечки, курточки до пупа и, конечно, с нерусскими надписями, портретами Майкла Джексона, Бориса Ельцина и Рональда Рейгана…
Короче говоря, речной лайнер «Михаил Шолохов», стоявший у причала, принимал на борт несколько сот любовников, сбежавших в это воскресенье от своих семей. А также старых и молодых козлов, балующихся услугами молоденьких проституток, которые еще стесняются брать со своих клиентов деньгами, но легко берут подарками и развлечениями – поездкой на речном теплоходе, вкусным ужином в ресторане и т. п. «Ну, елки-палки! – подумала я. – В этой Москве все какие-то сексуально-озабоченные, ей-богу! Это, конечно, от размаха кооперативов – в Москве их уже пятьсот! Гребут деньги! Вот посадить бы их на талоны – полтора кило мяса в месяц, как у нас в Полтаве…»