Кремлевская жена
Шрифт:
Москва, Московское радио. – В первой половине сентября в СССР состоялось более 50 митингов и демонстраций, в которых приняли участие 323 000 человек. Из них санкционированы властями только 24 митинга. Несанкционированные митинги и демонстрации состоялись в Москве, Ленинграде, Баку, Ереване, Ташкенте, Ростове-на-Дону, Свердловске, Вологде, в Латвийской, Литовской и Эстонской республиках, а также в украинском поселке им. Ленина Крымской области. За эти же две первые недели сентября в СССР совершено 33 особо тяжких преступления и 53 разбойных нападения, четырежды милиция вынуждена была применить огнестрельное оружие…
Сеул, Южная Корея. – За два дня до открытия Игр XXIV Олимпиады
День восьмой
Пятница, 16 сентября 1988 года
33
7.40
Девочка-кукла с голубым бантом, стоя над кошкой, смотрела на меня и спрашивала: «Милиционер, а кошку можно потрогать?..» Два голеньких с крохотными краниками брата-палестинца – Василь и Русланчик – с хохотом купались в корыте во дворе их полтавского дома и звучно хлопали по мыльной воде руками, а Лидия, их мать, кричала прокуренным счастливым голосом: «Воду! Воду залыште, арабы чертовы!..» Белобрысый бутуз с глазами Гегеля ползал по полу… И девочка с личиком Саши Чижевского прыгала через скакалку и считала немыслимое: «Восемь-два, восемь-три, восемь-четыре…» Почему-то ее туфельки громыхали так гулко, что я проснулась.
Оказалось, это кто-то быстро пробежал по палубе яхты, потом – с грохотом – по ступенькам лестницы в машинное отделение. Какие-то крики, команды, голос Зины: «Газ! Газ!» – снова топот ног над головой, и – почти без промедления – за стенкой каюты взревел двигатель. Мы вскочили со своих коек: я – с верхней, а Стефания Грилл – с нижней. И прильнули к иллюминатору. Он был над самой водой – крошечный круглый иллюминатор в тесной, как пенал, каюте моториста, которая была теперь нашей со Стефанией тюремной камерой. Но я была здесь только третьи сутки, а она – уже неделю. Молодая, веснушчатая, хотя и недурная собой, она за эту неделю превратилась здесь в грязное пугало, потому что Зина запретила выводить ее даже в сортир – боялась, что Стефания может загипнотизировать охрану. Поэтому охранники просовывали в дверь горшок, а потом, после всех дел, они этот горшок стремительно забирали.
– She speaks English very well [5] , – сказала про Зину Стефания.
Хотя, как я уже говорила, у меня в дипломе стоит по английскому «отлично», но эту американку я понимала только на двадцать процентов, не больше. Да и то, если она вспоминала, что со мной нужно говорить медленно. Потому что иначе у нее была такая каша во рту, что я никак не могла отделить слово от слова…
– I am an idiot!.. [6] – причитала Стефания, размазывая слезы по грязному лицу. – I am such idiot! То trust Russians!.. [7]
5
Она говорит по-английски очень хорошо.
6
Я идиотка!..
7
Я совершенная идиотка! Довериться русским!..
Это означало, что мне она тем не менее доверяет, а именно ради этого Зина и бросила меня в эту каюту: втереться в доверие этой американки и выпытать у нее прогнозы на будущее – что случится в России после переворота. Да, да, мне пришлось стать «наседкой» – после того как вы расколетесь, или, как говорят у нас, «начнете сотрудничать со следствием», с вами уже не церемонятся, это закон…
Но вот что я поняла из рассказов Стефании. После похищения из «Пекина» (действительно через окно – как я предполагала!) эту Стефанию в кузове продовольственного фургона привезли
8
Мужчина, около пятидесяти, с короткими светлыми волосами. Он носит кожаные, до колен, высокие ботинки…
– I am such idiot!..
Теперь мы стояли с ней возле намертво задраенного маленького иллюминатора, в который и ребенок не просунет голову, и с тревогой смотрели, как медленно удаляются от нас берег и горячевская дача, освещенная утренним солнцем. Куда нас везут? Что происходит? Неужели уже произошел правительственный переворот?
И вдруг я увидела: там, на высоком берегу, возле горячевской дачи остановилась синяя милицейская «Волга», из нее выскочила маленькая мужская фигурка и спешно побежала к даче. За ним появились из машины двое мужчин, они извлекли с заднего сиденья какую-то старушку, одетую в теплую плюшевую кацавейку, и под руки повели ее к даче. И когда этот маленький оглянулся на них и нетерпеливо махнул рукой, я вдруг узнала его.
– Гольдин! – заорала я и забила кулаками по толстому стеклу иллюминатора. – Гольдин!!!
Но он, конечно, меня не слышал. В ожидании своих помощников он остановился у самой двери дачи, сунул руку в карман кителя, вытащил пачку сигарет, выбил одну, нетерпеливо схватил ее губами и чиркнул зажигалкой.
И в тот же миг раздался оглушительный взрыв, и столб пламени буквально разорвал дачу изнутри, как декорацию в кино. Балки, куски бетонных плит, мебели, тело Гольдина, похожее на тряпичную куклу, детская карусель – все взлетело под кроны высоких сосен и рухнуло вниз, в белое косматое пламя. А синюю милицейскую «Волгу» смело ударной волной и швырнуло в сторону…
– Гольдин… – Я заскребла ногтями по толстому стеклу иллюминатора и разревелась. – Гольдин…
Тут яхта свернула по излуке Москвы-реки, и высокий зеленый мыс заслонил пожар на горячевской даче.
– Who is Goldin? [9] – спросила Стефания.
Я посмотрела на нее, и меня вдруг прорвало.
– Это все ты! Ты! – закричала я с ненавистью и в истерике бросилась на нее и стала лупить ее, не разбирая куда. – Сволочь! На кой хер ты гадала?! Люди изза тебя гибнут! Б…ь американская!..
9
Кто это Гольдин?
А за моей спиной вдруг прозвучал женский голос:
– Правильно. Врежь ей, Ковина, по-нашему!
Я повернулась. Зина стояла в дверях каюты, крепко расставив ноги в сапогах. В ее фигуре была собранность, в глазах – сила и злость.
– Ну?! – требовательно сказала она мне.
Но я уже остыла.
Тогда Зина вошла в каюту и, приблизившись к скрюченной на полу Стефании, вдруг рубанула ее ребром ладони по сонной артерии. Это был мастерский, просто сабельный удар – Стефания, обмякнув, растянулась на полу без сознания.