Кремлевская жена
Шрифт:
– Через час выступаем, – улыбнулся Окулов. – Он уже летит.
– Отлично! Я хочу быть в головном танке…
– Ну, это не от меня зависит. – И Окулов кивнул на командира полка.
Но полковник был занят. С офицерами штаба он что-то негромко обсуждал над картой. Зина не решилась к нему подойти, сказала капитану Притульскому: «Я промокла. Тут найдется во что переодеться?» – и ее тут же увели в глубь бункера переодеваться. А Белоконь подошел ко мне с флягой и алюминиевой кружкой. Он налил из фляги в кружку, протянул мне и сказал:
– Чистый спирт. Привыкайте. Даже когда мы отменим эту идиотскую антиалкогольную кампанию,
Я молча выпила спирт одним глотком, как учили меня, когда я работала в Заполярье. Приятный жар пробежал к желудку, и я сказала хрипло:
– Дайте закурить…
– К сожалению, здесь не курят, – ответил он. – Но если очень хотите, можем выйти на улицу.
Я кивнула и пошла за ним.
Курилка была под навесом из густых сосновых веток, по которым шуршал дождь. Кроме нас – меня и Белоконя – здесь было еще несколько офицеров, они нервно курили и не разговаривали друг с другом. Только каждую минуту поглядывали на свои ручные часы.
Белоконь тоже глянул на часы, жадно затянулся, потом спросил, делая вид, что не смотрит в мою сторону:
– Скажите, Аня, вы замужем?
«Так, – подумала я, – интересно! Неужели он собирается сделать мне предложение? В такой момент!»
– Вообще-то нет, – сказала я. – А что?
– Ладно… – сказал он. – Отложим этот разговор… – И опять посмотрел на часы.
– А что будет через час? – спросила я.
– Не через час, а уже через сорок семь минут, – сказал он. – Гм… Думаю, что теперь могу вам сказать… Это танковый полк Девятого управления КГБ, он охраняет правительственную трассу из аэропорта в город. Кстати, когда вы с Ларисой ехали в аэропорт встречать Горячева из отпуска, именно этот полк вас охранял. И сейчас по всему Киевскому шоссе тоже стоят посты охраны, потому что все Политбюро в полном составе вот-вот поедет в аэропорт встречать Горячева. Через сорок минут его самолет приземлится. Шесть минут на рулежку, а потом… Ровно в 15.15 мы перекрываем Киевское шоссе и берем все Политбюро прямо на летном поле при встрече Горячева. И ставим ультиматум: Горячев уходит в отставку. Политбюро избирает нового генсека. Вот и все.
– А вы не боитесь, что после этого Горячев сразу станет национальным героем, как Ельцин или Дубчек?
Белоконь посмотрел на меня с такой оторопью, как будто увидел впервые, и сказал:
– Слушайте, а вы действительно умная баба!
– Вы мне это и раньше говорили…
– Ну, тогда я так, просто… – Он усмехнулся. – Ладно, я вам скажу. Это тоже продумано. На Горячева у нас есть компромат еще со времен его работы в Ставрополе. Или вы думаете, что такую карьеру в партии можно сделать чистыми руками? И как только мы это опубликуем…
– Понятно. Кто же вместо него?
– Это не военный переворот, Аня, – терпеливо сказал Белоконь. – И не заговор Лигачева или Чебрикова, как считает Лариса. Это патриотическое движение всего среднего эшелона власти. Понимаете… – Он замялся, а потом словно преодолел себя: – Мне не хотелось об этом говорить, но – ладно, скажу. Я… я знаю, что вы увлечены этим Сашей Чижевским. И соответственно – всякими демократическими идеями. Потому что это звучит красиво – демократия, плюрализм, многопартийная система! Но беда в том, что все эти красивые
Я поняла. У генерала Громова, командующего нашими войсками в Афганистане, конечно, есть опыт наведения порядка.
– Кстати, именно об этом я хотел поговорить с вами на Киевском вокзале… – сказал Белоконь.
– А что будет со мной? – спросила я.
– Ну… Это будет зависеть… – Он посмотрел мне в глаза своими красивыми синими глазами и уклончиво повел головой.
– От чего? – настойчиво спросила я, хотя уже понимала, что он имеет в виду. Он усмехнулся:
– Когда я пришел в МУР, Котов был моим учителем. И он говорил: все нужно делать по этапам и не забегать вперед. Так что, Анечка, давайте сначала спасем Россию. А потом разберемся…
– Ладно, – сказала я. – Только дайте мне еще выпить. Я мерзну…
36
14.50
Я сидела в углу бункера, на каком-то вещмешке, держала в руке почти пустую флягу и отхлебывала из нее крупными глотками. Рядом лежала Стефания Грилл – мокрая и все еще без сознания. Я не была пьяна, хотя в моей ситуации напиться было бы самое верное дело. Я выдала Горячева, и это с моей помощью все эти патриоты избежали ловушки, которую поставил им Курков. А Гольдин погиб… Интересно, как же Курков, начальник Первого управления КГБ, не знает, что у него под носом целый год полк КГБ – на стороне заговорщиков? Впрочем, он же занимается зарубежными операциями, а войска охраны правительства принадлежат Девятому управлению… Теперь они скинут Горячева, поставят вместо него Чебрикова или Лигачева, и – прощай, Саша Чижевский! При Лигачеве ты не скоро выйдешь из лагеря. Если вообще выйдешь когда-нибудь…
А я? Что делать мне? Выйти замуж за Белоконя? И вместе с Зиной, Окуловым и прочими наводить в России порядок, хватать и сажать за решетку демонстрантов, уличных музыкантов и евреев? Кстати, как тогда Гольдин сказал? «Если Горячев сейчас исчезнет, кто бы ни пришел вместо него, в стране начнется гражданская война. И в этой войне первым делом начнут резать „жидов“. Кажется, так. И наверно, он прав – я еще в Полтаве слышала, что у „Памяти“ есть списки всех евреев и армян Москвы и Ленинграда, уже приговоренных ими к расстрелу. „Милиционер, а кошку можно потрогать?“ – скажет и мне маленькая девочка с голубым бантом…
Мысли путались в голове. Картина взрыва горячевской дачи и падающего в огонь тела Гольдина стояла перед глазами и не исчезала от спирта.
В стороне, у стенки с картами вдруг прозвучало:
– Объект вошел в зону радаров! Направление юго-юго-запад. Скорость 750 километров в час. Высота 7200…
Командир полка встал, глянул на свои ручные часы.
– Приготовиться заводить двигатели, – спокойно сказал он кому-то из офицеров, и тот тут же повторил эту команду по своей рации.