Кремлёвские нравы
Шрифт:
На первых порах Коржаков привлекал в свое ведомство множество ценных людей из разведки, в том числе электронной, лучших подразделений контрразведки. Впервые за долгие годы в кремлевских кабинетах обустраивались интеллектуалы, ставка делалась на опыт. К радости профессионалов, Коржаков потеснил постылое бывшее 9-е управление КГБ, «девятку» — румяных паркетных офицеров, устроителей пикников, профессиональных лизоблюдов, умевших лишь «заносить хвосты» и с аппетитом доедать хозяйскую икру на банкетах.
Иванов и его друзья приободрились. Разрешалось проводить любую оперативную работу, невзирая на лица и чины. Результаты не заставили себя ждать. Выяснилось, например, что неразбериха в экономике и банковском бизнесе, как обычно, мнимая.
Рассказывает Владимир Иванов:
— Коржаков вначале охотно показывал материалы Ельцину. Уже тогда, в 1993 году, — обратите внимание, более шести лет назад! — имелись оперативные данные о незаконной деятельности Альфреда Коха. Уже тогда не были секретом счета в иностранных банках, махинации и то, что почти вся его родня живет в Германии. Вы, наверное, не знаете, но когда земля под ногами у Коха загорелась, он струсил и купил билет в один конец до Германии. Но Чубайс и другие «корешки» чуть не на перроне отговорили от этой затеи. Команда вступилась за молодого реформатора, и мы ничего не смогли сделать…
Постепенно у аналитиков службы сложилась целостная и неприглядная картина нравов новой олигархии. Стало ясно, что демократы ничем не отличаются от бывших партийцев и даже намного превосходят в умении лицемерить и безнаказанно хапать.
— Нас не могли не волновать западные корни и связи ряда высших функционеров, — продолжает Иванов. — Они обнаружились не только у Коха. Жена министра иностранных дел Козырева жила и работала в США, потом ему подобрали девушку-соотечественницу. Родители Бойко — американцы. Дочь Рюрикова замужем за Саймсом, по сути сотрудником ЦРУ, советником ныне покойного Никсона. Впоследствии нас очень беспокоили более чем сомнительные итальянские связи Виктора Илюшина (очень смахивающие на шпионские), что во многом и послужило причиной его отстранения от обязанностей первого помощника… Какой там Уотергейт! Обратите внимание: никто из руководителей новой волны ни разу не произнес — в докладе ли, в интервью — слов «Родина», «Отчизна». Злая закономерность…
Негласное подразделение Иванова наращивало темп, однако время гордых планов, дерзких открытий постепенно уходило в прошлое.
Коржаков, зная наперед реакцию Ельцина, уже без особой радости читал оперативные донесения, где то и дело мелькали знакомые фамилии. А потом, когда сам вдруг побронзовел, ощутил политический зуд, и вовсе стал кривиться и фыркать на Иванова и других правдолюбцев. Все возвращалось на круги своя.
Уход Иванова в момент, когда и сам он, и Служба безопасности находились на вершине славы — о ней грезили люди с Лубянки, ей посвящали статьи популярные журналисты, — вызвал панику. Выдвигались десятки версий «предательства» Иванова: завербован западными спецслужбами, разочаровался в политике Ельцина, сменил политическую ориентацию…
Нет, он не стал ни партийцем, ни предателем. В Ельцине разочаровался — да. А кто им очарован? Но причины были иные. Четыре года Владимир Алексеевич молчал и впервые позволил себе заговорить о своем уходе лишь сегодня. Наша беседа проходила в строительном вагончике — временной «резиденции» старосты храма Малого Вознесения, что на Большой Никитской, 18.
— Хотите знать, почему произошел путч 93-го года? — начал беседу Владимир Алексеевич Иванов, чернобородый мужчина, в церковном облике которого едва ли угадывался бывший офицер спецслужбы. — Немногие знают эту тайну. Из-за пьянки. Ельцин и Хасбулатов парились в бане, крепко выпили. Когда оба уже еле ворочали языком, Хасбулатов изрек: «Борис Николаевич, а ведь у меня прав больше, чем у тебя, я глава парламента». В ответ президент дал локтем Хасбулатову в ухо. Руслан Имранович тоже было замахнулся… Охранники разняли. На другой день заседание парламента началось с брани в адрес президента, а закончилась эта пьяная история указом № 1400 и трупами в центре Москвы. Говорю это с полной ответственностью: все решения в Кремле принимаются в пьяном угаре. А тон, как ни прискорбно, задает президент! Из-за пьянки произошла гражданская война в Москве; залив глаза, ввели войска в Грозный. Об этом почему-то принято говорить с юмором, но я веду речь о национальном позоре и о национальной трагедии…
Безудержная дикая пьянка в Кремле на самом деле началась с приходом Ельцина. Казалось бы, отшумели баталии, кончились праздники, нечего больше отмечать. На дворе будни, нужно работать, по-германски впрягаться в воз и тащить его. Но веселье, на удивление, не утихло и не утихает до сих пор. Считают кремлевские столбы чиновники. Один из бывших спичрайтеров, «заложив за галстук», на моих глазах радостно наделал в штаны прямо в лифте…
У входа в президентскую резиденцию стоят два прапорщика, проверяющие документы. Служба безопасности дала им негласное задание отслеживать на выходе пьяных и записывать фамилии в блокнот. Через неделю пришлось заводить другой блокнот — вернее, амбарную книгу: в черные списки попало чуть не две трети кремлевских бюрократов.
— Пьют во многом от безысходности, — продолжает Иванов. — Ждали сорок сороков, повышение по службе, зависть соседей. А оказалась рутинная работа, нужно выслуживаться, ни хрена не платят. Как у известной писательницы в одном из рассказов: жизнь прошла, а где же подарки?..
Кстати о подарках. Коржаков в узком кругу не раз демонстрировал длинный тонкий шрам на руке. Однажды, когда он пытался отнять бутылку у хмельного президента, тот «отблагодарил» верного друга ударом ножа…
Иванов водку терпеть не мог, за что не раз получал нарекания от заместителей Коржакова. «Всем хорош парень, — сокрушались они, — а в коллективе вести себя не умеет. Стыдно офицеру! Куда его такого? Карьеры не сделает…»
Вспоминаем с Владимиром Алексеевичем берлинскую поездку Ельцина на вывод войск, где, ещё не зная друг друга, мы впервые встретились. У меня она не задалась с самого начала. Служебная машина опоздала, и мы неслись во Внуково по левой стороне, на красный свет, с зажженными фарами. Когда выскочили на летное поле, трап уже отъезжал. Пришлось подавать назад. В иллюминаторах — белые от злости глаза. А какие слова прошипел президентский охранник, отвечавший за «передовой» самолет, где летели мои подопечные президентская пресса, лучше не вспоминать. В Берлин прилетели, как положено, за час до «основного», президентского борта. Стояла тридцатиградусная жара. В специально отгороженном «загоне» для журналистской братии томилось на солнце несколько сот человек. И вот самолет подрулил на стоянку. Я отправился к переднему трапу встречать Костикова. Он уже сбегал вниз, бледный от волнения.
— Дима, срочно убирай журналистов с поля! — выпалил он. — С президентом плохо.
Я молча кивнул на огромную толпу, выкрикивающую хором имя Ельцина, и развел руками.
— Все, — сказал Костиков, — это конец.
Ельцин, пошатываясь, со стеклянными глазами, уже шел на журналистов, как бык идет на красную тряпку.
Нет, это был не конец. Берлин только начинался.
— Дирижерский дебют Ельцина видели все, — говорит Владимир Алексеевич. — Но до сих пор никто не знает, как в тот день напился канцлер Коль! Вернее, вынужден был напиться, чтобы «поддержать» российского коллегу. Международная, так сказать, солидарность.1 Стыд. Я их сопровождал на возложение венков. Подъезжает автобус, открывается дверь и оба буквально вываливаются на руки телохранителей, рубахи наружу. Коль — никогда его таким не видел — с бессмысленной улыбкой… Вечером, после банкета в российском посольстве, вообще пришлось разогнать журналистов и погасить прожектора, освещавшие подъезд, — Ельцина под покровом темноты вынесли на руках и уложили в лимузин…