Кремлёвские тайны

Мусин Камиль

Как ни странно, сейчас меня это не сильно впечатляло. Да, он только что спас мне жизнь, и наверняка, рискует ради меня и сейчас. Вот так, просто и буднично спасает незнакомку.

Но Борис Ваграныч – вот кто не выходил у меня из головы. Может, я геронтофилка?

Но что-то надо делать с этим.

Я представила, что мы приедем в Бирюлево – отвратительный район, днем состоящий из бесконечных рядов серых домов, разбавленных огромными неубираемыми помойками и серыми силуэтами градирен ТЭЦ на горизонте.

А ночью –

царство молодежных банд, огромных стай диких собак и вонючих бомжей. И время от времени – грохот и вой электрички.

Неужели он там живет всю жизнь?

Я стала представлять, как мы поднимемся в грязном, темном, изрисованном матом и диковинными членами лифте, войдем в тесную, заваленную хламом и пропитанную запахом тлена квартирку, с унылым видом из всех окон на другой такой же дом.

Брюхатые тараканы лениво побегут по полу в стороны. Одного он раздавит и отшвырнет ногой под неубранную кровать.

Из соседней комнаты его окликнет прикованная к постели мать, бывшая заслуженная учительница пения – и он, извинившись, вынесет судно, пошуршит там чем-то еще и, наконец, вернется ко мне и плотно прикроет за собой дверь с надорванным и пожелтевшим календариком на 1989 год с Клаудией Шифер.

– Может чаю?

А я, которая делала вид, что рассматривает корешки томов «макулатурных» Майн-Рида и Эжена Сю в пыльном книжном шкафчике, наконец, обернусь и, исподлобья взглянув в его честные глаза, расстегну первую пуговичку на блузке и спрошу хриплым голосом:

– А водка есть?…

Проклятье, снова оцепление. Быстро же они реагируют. Машины в потоке стали замедляться, вдалеке замаячили военные.

Водитель, не переставая ругаться – фокус его внимания уже вышел за пределы бывшего СССР и теперь мы выслушивали нелицеприятные характеристики поляков и румын – резко свернул.

Андрей завертел головой. Машина мчалась по какой-то безлюдной промзоне.

– Шеф, тормозни, мы выходим, – решительно сказал Андрей, но тот, не прерывая свой монолог, умудрился объяснить, что «сейчас выберемся, он знает лазейку».

Машина въехала на какую-то безлюдную автобазу, поплутала между шеренг автокранов и поливальных машин, заехала в ангар и встала. Водитель резко замолк и вышел, вынув из зажигания ключ. Все это случилось очень быстро.

– Попали… – оценил Андрей.

Сразу за нами в ангар въехали несколько черных волг, и наш жигуленок в одно мгновение окружили несколько десятков рослых жлобов. В окна уперлись дула пистолетов.

– Выходим, – вздохнув, сказал Андрей, – ничего не попишешь.

Нас выволокли из машины, относительно вежливо связали и посадили на стол рядышком. Даже не обыскивали. Сумочку и коробку бросили рядом.

И как будто забыли.

Рядом с нами остался только один охранник, остальные разбрелись по ангару, а часть собралась вокруг водителя жигулей, который уже не так спеша, но с тем же пафосом излагал причины своего непреодолимого отвращения к англичанишкам и французишкам. Зрители одобрительно кивали и подбадривали оратора.

Подъехали еще машины.

– Питерские… – сказал кто-то.

Повылезавшие на свет божий «питерские» заметно отличались от местных, «московских». Если первые были в основном «быки», «лоси», «шкафы» и т.п., то есть полагавшиеся на грубую силу, но в общем-то предсказуемые и даже добродушные пацаны на государевой службе, то вторые выглядели жилистыми и нервически бледными отморозками, с ничего не выражающими рыбьими взглядами. От них можно было ждать чего угодно в любой момент.

Прибывшие церемонно поздоровались.

Московские, хоть и не сдвинулись с мест, но заметно подобрались.

Рассказ водителя оборвался, но после небольшой паузы, все-таки шагнул через океан, к «пиндосам» и «негритосам».

Питерские сбились в свои кучки, московские остались в своих.

Время шло. То тут то там вспыхивали сигареты, да бубнил водитель. Знатный этнограф, надо сказать, в другой обстановке заслушаешься.

Наконец, проехавшись по «пидарам из Сан-Франциско», он запнулся об следующий океан. Меня так и подмывало подсказать ему: «ну же – японцы, острова», но он вдруг заявил:

– Кстати, был я тут в этом самом хваленом Питере – ну и козлы же они там все…

Я уж размечталась, что сейчас от группы питерских отделится фигура и лениво пересечет кусок пустоты, отделяющую его от водилы и его поклонников. Повиснет пауза, в тишине негромко прозвучит нечто, что я не расслышу или не пойму, в ответ громыхнет гадкое словцо – и начнется. В суматохе мы с Андреем как-нибудь развяжемся ведь руки связаны впереди, а не за спиной и если зацепиться зубами… Да и зачем – вот же сумка рядом, а в ней костяной нож!

Нет, увы.

Прошел какой-то мне незаметный сигнал. По рядам вертухаев пробежало смятение. Все вскочили и некоторые принялись по-военному оправлять на себе курточки.

Откуда-то из бездонной глубины ангара тихо выкатилось несколько черных мерсов и еще какая-то желтая машинка в конце. Помещение стало напоминать автосалон в базарный день.

Из переднего мерса вышел Сам и еще какие-то типчики, которых я видела у ресторана. Ростом еще меньше его.

Один из них ломаным фальцетом крикнул «Вольно!».

Процессия подошла к нам.

Сам сначала осмотрел Андрея, потом подошел ко мне. Свита послушно просеменила за ним.

– Вы по-прежнему жаждете меня изнасиловать? – я произнесла это как можно более громко.

Он ухмыльнулся и, выдержав паузу, отчеканил:

– Охота прошла.

Видимо, он ожидал от меня дерзостей и применил эту «домашнюю заготовку».

Московские угодливо заржали. Питерские сохранили невозмутимость.

– Гнусливое животное. – только и нашлась прошипеть я.