Кремлёвские тайны

Мусин Камиль

Тем временем желтая машинка, приехавшая последней, нагло протырилась сквозь толпу прямо ко нам. Откинулась наверх дверь, из машины не спеша вылезла вся из себя донельзя прикинутая мочалка и, развязно виляя бедрами, подошла ко мне.

Бесцеремонно оттеснив Самого, взяла меня за лицо холодными и пахнущими каким-то невероятными духами пальцами и внимательно его осмотрела, как тушку курицы в магазине.

– Не, такой я не помню.

– Точно?

– Точно. Не было тогда такой у папаши. Даже в обслуге.

Я

рассмотрела ее. Сквозь наслоения косметики и бранзулеток было видно, что это совсем еще молодая женщина.

Лицо ее можно было даже назвать красивым, если бы оно не было немножко непропорционально вытянуто вниз. Но это вовсе не портило ее и даже придавало некоторую неподражаемую индивидуальность этой особе. Именно особе, ибо слово «девушка» совсем не вязалось со стоимостью надетого, развешанного, намазанного, набрызганного – но наиболее ясно ощущался некий ясно витавший вокруг нее дух бесшабашной и циничной порочности, полностью уверенной в себе, всегда «берущей свое» и не ведающей ничего другого.

– Неее, – твердо повторила она и – это не наш вариант.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Папаша бы вообще на такое сооружение не на запал. Даже выпимшы. Зуб даю.

Она криво усмехнулась, и я увидела – зубы были о-го-го, как у лошади. Тут я, наконец, узнала ее. Та, которой в этой стране можно все. Сразу вспомнились те ужасные, неестественные и леденящие кровь слухи, которые только шепотом пересказывались в курилках пресслужб.

– Гы, глянь, как подруга задергалась. Не боись. Слушай, а отдай-ка ты ее мне. Типа на опыты.

– Ну… ну бери. Только, Катюха, чтоб не было как в прошлый раз. Целый подъезд чистить пришлось.

– Ладно, ладно, один раз только сорвалась, и теперь все будут мне всю жизнь этим в нос тыкать. И всего делов-то, даже без жмурья – по совокупности только на среднюю тяжесть потянуло. Обоим.

Из толпы вертухаев послышался смешок.

Катюха, чуть повернув голову вдруг рявкнула на весь ангар.

– Это кому еще там весело?

По ангару метнулось эхо и растворилось в звенящей тишине.

– А этого куда? – спросил кто-то из свиты после значительной паузы.

Они бросили меня и изучили Андрея.

– К вам, в подвалы? – снова угодливо спросил сопровождающий.

– Ага, – с заметной скукой в голосе протянул Сам, – а впрочем, нет. К Петровичу. На опыты. Точно, он меня просил достать именно такого. Хихихи.

Свита угодливо захихикала, но по их лицам было видно, что «опыты» Петровича они предпочитали не вспоминать. Андрей тоже при них знал – до этого бодрившийся, он побледнел как бумага и его губы задрожали.

Пришло время и мне вставить словцо.

– А вы уверены, что находящиеся у меня компроматы не заинтересуют мировую общественность? Все надежно хранится в ячейке одного иностранного банка и даже если его выдам под пытками, вы не сможете его взять. Там про вас такое, что… что…

Опять мимо. Особенно про иностранный банк я явно ляпнула.

– Ну и знай себе, – отмахнулся Сам, – про меня кто только не знает. Вот ты, – он указал на первого попавшегося в толпе вертухаев, – ко мне. Тот мухой подлетел и вытянулся по стойке смирно.

– Капитан Латвиенко.

– Здравствуй, капитан.

– Здравия желаю.

– Имеешь на меня компромат?

– Так точно… То есть никак нет…

– Ага, рассказывай. А кто позавчера в обслуге был? Кто поднос в номер заносил?

– Я… но я…

– А тебя тогда кто-то просил войти? Ладно, расслабься, капитан. Ну видел что-то там – ну и что? Куда ты с этим пойдешь? Кто тебе поверит? Пусть даже пленки у тебя будут – нынче на это разве что «Пульс Тушина» клюнет. Никому это неинтересно.

Тут он был прав. Десятки всяких историй про его амурные похождения печаталось и рассказывалось по радио ежедневно. Кремль на них не реагировал вовсе. Публика просто привыкла к ним и теперь бесполезно доказывать, что часть из этих историй – и вероятно, самая мрачная часть – чистая правда.

Но что же такое могла знать я, на что он так отреагировал тогда в ресторане. Могла знать, но, как выяснилось, не знала? Чего он все-таки так боится? Тут какая-то тайна, как говаривал товарищ Буратино.

Тем временем выставка в ангаре пополнилась еще одной машиной – армейским газиком, утыканным здоровенными антеннами.

– Что? – спросил Сам у выскочившего лейтенанта.

– Самолет уже воздухе. Рейс на Лондон.

– Упустили! Да я вас…Он еще в нашем пространстве? ПВО готово?

– Все готовы. Отдайте приказ.

Лейтенант протянул переговорник.

– Генерал? Здорово. Видишь птичку? Ведешь? Дай ей только отлететь подальше, понял? Потом, если надо, на Украину свалим – у них там как раз опять учения. Что? Ну тогда на Польшу.

Бедный Борис Ваграныч! Надо было что-то делать.

– Постойте – закричала я. – не делайте этого!

– Чего этого?

Он обернулся ко мне, и я даже не узнала его перекошенное от злобы лицо.

– Не трогайте самолет! Там же люди! Вам-то какая разница? Ведь вы же сами говорили, что компроматов не боитесь. Ну что, что может знать о вас Борис Ваграныч?

– Что? Гм. Да ничего. Да пусть он сдохнет! Достал он меня.

– Не надо, – взрыдала я – Я…Я отдамся вам!

Это вдруг развеселило его. Приступы поистине сатанинского хохота овладели им, человеком, очевидно не знающим, для чего предназначен смех, но полагающим что в этом месте надо смеяться. Это была ужасная и гротескная имитация второсортного голливудского злодея. Самым тошнотворным было то, что он никак не останавливался и, вдохнув поглубже, снова и снова принимался корячиться.