Кремлевский кардинал
Шрифт:
– Филитов?
Ватутин побледнел и тут же допустил ошибку:
– От кого ты узнал это?
– Господи, в прошлом году он инструктировал меня по ракетному оружию средней дальности. Я слышал, что он заболел. Скажи, Климентий, ты не шутишь?
– В этом деле не до шуток. Я не имею права вдаваться в подробности и прошу тебя, это не должно выйти за пределы этого стола, но… Да, Филитов работал на… другую страну. Он полностью признался, и первая фаза допросов завершена.
– Но ведь ему все известно! Нужно немедленно сообщить об этом делегации, принимающей участие в переговорах!
Ватутин не задумывался над этим – в его обязанности не входило принятие политических решений. В конце концов, он был всего лишь полицейским с конкретным кругом обязанностей. Головко, возможно, и прав в своей оценке случившегося, но правила есть правила.
– Пока эта информация является совершенно секретной, Сергей Николаевич. Не забывай этого.
– Разграничение сфер, допускающих ознакомление с информацией, может работать как в нашу пользу, так и против нас, Климентий, – предостерег его Головко, думая о том, следует ли ему предупредить участников переговоров.
– Это верно, – согласился Ватутин.
– Когда был произведен арест? – спросил Головко, Ватутин ответил. Расчет времени… Головко вздохнул и выбросил из головы мысли о переговорах. – Председатель встретился со старшим офицером ЦРУ по крайней мере дважды…
– Когда и с кем?
– Вечером в воскресенье и вчера утром. Имя сотрудника ЦРУ – Райан. В американской делегации он занимает такое же положение, как и я – в советской, но он разведчик, а не оперативник, которым я был когда-то. Тебе это что-то говорит?
– Ты уверен, что он не оперативник?
– Абсолютно. Могу даже сообщить тебе, в какой комнате он работает. Здесь не может быть никаких сомнений. Он – аналитик, один из лучших, проводит время за письменным столом. Является специальным помощником заместителя директора ЦРУ по разведке, а до этого был офицером связи, осуществляемой на высоком уровне, в Лондоне. Никогда не действовал в поле.
Ватутин допил чай и налил новую чашку, затем намазал маслом кусок хлеба. У него была отличная возможность отложить ответ на этот вопрос, но…
– Пока все, что мы видим, – необычная активность. Может быть, председатель занят чем-то настолько секретным…
– Да – или пытается создать такое впечатление, – заметил Головко.
– Для сотрудника ПГУ у тебя самостоятельный образ мышления, Сергей. Ну хорошо. При обычных обстоятельствах – такой случай отнюдь не относится к такому разряду, но ты понимаешь, что я хочу сказать: мы собираем сведения и передаем их начальнику Второго главного управления. У председателя есть телохранители. Их опросят по-одному. Но делать это нужно осторожно, крайне осторожно. Моему начальнику придется обратиться – к кому? – задал риторический вопрос Ватутин. – К члену Политбюро, пожалуй, или к секретарю Центрального Комитета, но… дело Филитова расследуется в обстановке крайней секретности. Мне представляется, что председатель намеревается использовать его для политического шантажа против министра обороны и Ванеева…
– Кого?
– Дочь Ванеева действовала как член шпионской организации, работавшей на Запад. Мы сломали ее, и…
– Но почему это не стало известно?
– По приказу председателя
– Климентий, ты имеешь представление о том, что здесь происходит?
– Нет, теперь все смешалось. Я предполагал, что председатель старался укрепить свое политическое положение, но встречи с офицером ЦРУ… скажи, ты уверен в этом?
– Я сам организовывал эти встречи, – повторил Головко. – Первая была обговорена еще до прибытия американцев в Москву, и я занимался лишь деталями. Затем Райан потребовал второй встречи. Он передал мне записку – с искусством новичка, обучающегося в школе КГБ. Они встретились вчера утром в кинотеатре «Баррикады» – я ведь говорил тебе об этом. Климентий, происходит что-то очень странное.
– Да, мне тоже так кажется – Но у нас нет никаких доказательств…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сергей, моя профессия – расследование. В нашем распоряжении всего лишь отрывочные куски информации, которые могут иметь очень простое объяснение. Ничто не приносит такого вреда следствию, как попытка действовать слишком быстро. Перед тем как приступить к делу, нужно собрать воедино все, что у нас есть, и проанализировать. Затем пойдем к моему начальнику, и он даст разрешение на дальнейшие действия. Неужели ты считаешь, что два полковника могут начать такое расследование, не заручившись поддержкой более высокого начальства? Ты должен написать все, что стало тебе известно, и принести мне. Сколько времени тебе понадобится?
– Мне нужно присутствовать на переговорах в… – он взглянул на часы, – через два часа. Сессия будет длиться до четырех вечера, затем прием. Американцы улетают в десять вечера.
– Ты не мог бы отказаться от приема?
– Будет неловко, но придется.
– Тогда приходи ко мне в кабинет в половине пятого, – сказал Ватутин официально. Головко, который был старше по выслуге на год, впервые улыбнулся.
– Ваше приказание, товарищ полковник, будет исполнено.
– Маршал Язов, какова позиция министерства? – спросил Нармонов.
– Не меньше шести часов, – сказал министр обороны. – За это время мы сумеем скрыть наиболее секретные приборы и снаряжение. Как вам известно, мы предпочли бы, чтобы наши объекты совсем не подвергались инспекции, хотя осмотр американских объектов дает определенное преимущество – с точки зрения получения разведывательных материалов.
Министр иностранных дел кивнул.
– Американцы захотят более короткий срок, но, мне кажется, мы сумеем договориться о шести часах.
– Я не согласен. – Головы членов Политбюро повернулись в сторону кресла, где сидел Александров. Лицо главного идеолога партии покраснело от гнева. – Плохо уже то, что мы согласились на сокращение наших арсеналов, но позволить американцам осматривать военные заводы, вынюхивать наши тайны – это безумие!
– Михаил Петрович, мы уже обсуждали это, – терпеливо заметил генеральный секретарь. – Кто еще хочет выступить? – Нармонов обвел взглядом сидящих за столом. Все кивнули, соглашаясь с ним. Генеральный секретарь вычеркнул пункт из повестки дня и повернулся в сторону министра иностранных дел: