Кремлевский визит Фюрера
Шрифт:
А Черчилль 13 мая (любят же некоторые темную символику!) сообщил членам палаты общин:
— Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тягот и слез… Вы спросите: какая у нас цель? Я отвечу одним словом — победа! Победа любой ценой… Если мы не победим, то должны будем распрощаться с нашим образом жизни…
Итак, целью Черчилля была победа, а не мир… Причем в момент произнесения им такой речи (и позднее — на протяжении почти полугода) на Англию еще не упала ни одна немецкая бомба. А «национальный» премьер уже обещал согражданам
Что же до образа жизни, без которого для Черчилля не было жизни, то я еще скажу, что понимал под ним сэр Уинстон не в публичных речах, а, скажем, в интимном дружеском письме…
Черчилль любил выступать и умел это делать, хотя в его речах было столько лжи и фальшивого пафоса, что восхищать они могли лишь любителей формы, но никак не содержания…
27 января 40-го года он держал речь в зале «Фри-Трейд-Холл» в Манчестере:
— Вот уже пять месяцев мы ведем войну против величайшей в мире военной силы и против величайшей в мире воздушной силы… В сентябре, когда разразилась война, многие из нас предполагали, что очень скоро наши города будут разрушены и сожжены взрывами и пожарами…
Казалось бы, поскольку этого не происходило, можно было сделать разумный вывод о нежелании Гитлера и немцев озлоблять островных соседей и, следовательно, о их склонности к миру…
Но Черчилль вел к другому:
— Никогда еще не было войны, которая бы так реально угрожала своими ужасами каждому дому…
Уже это было чистой воды провокация, но дальше оратор просто-таки лгал:
— Эта война не из тех, что замышляются и развязываются правительством, классом или партией… Наоборот, правительство прилагало все старания, чтобы обеспечить мир…
Эта война была замышлена и развязана Золотым Интернационалом во имя Золотой Элиты, но мог ли «брат» Уинстон, член масонской ложи «Юнайтед Стэдхолм» с 24 мая 1901 года, признать это? И он говорил иное:
— Сейчас не время для жизни легкой и беззаботной…. Вот почему мы себя ограничиваем, несмотря на то, что наши ресурсы растут…
Что же — ресурсы Черчилля действительно росли. В дни произнесения речи он как раз отрабатывал аванс в 20 тысяч фунтов стерлингов, полученный от издателя за написание (а точнее за руководство написанием) «Истории англоязычных народов». Ну а то, что его сын Рандольф сыграл пышную свадьбу, было, естественно, просто «пустяком»…
Январская речь Черчилля была заполнена и рассказами о «нацистских ужасах» в Польше, но ни один из его примеров предусмотрительно не имел точной временной и географической привязки — вместо этого он употреблял слово «рассказывают»… Если вспомнить, что и через три месяца после обличений Черчилля в Кракове лучшие дома были сплошь заселены даже не поляками, а евреями, то и тут становилось понятно, что Черчилль попросту провоцировал рядовых англичан…
Однако превзошел он сам себя в лицемерии, когда заявил:
— В нашей стране общественные деятели гордятся тем, что являются
Самому Черчиллю такая перспектива явно не грозила по причине полного отсутствия у него чувства естественного стыда. Взамен него несостоявшийся герцог Мальборо с пеленок, с молоком кормилицы впитал чувство элитарного превосходства и ощущение права быть среди избранных… В 1906 году, едва перевалив через тридцатилетие, он временно перебежал от тори к либералам, чтобы сохранить за собой место в парламенте. Он его и сохранил, и вот, попав в трущобы Манчестера, он написал своему личному секретарю Эдварду Маршу: «Представьте, что вы живете на этих улицах… Это значит, что вы никогда не видите ничего красивого, никогда не едите ничего вкусного и никогда не ведете умных бесед»…
Молодой Черчилль — именно в силу крайней самоуверенности — так и не понял, насколько тогда саморазоблачился… Быть на виду у всех и красоваться, вкусно есть, пить и краснобайствовать — вот было его подлинным жизненным кредо. Не познание, не научный или социальный поиск, не преобразование мира к лучшему, а вкусная, пардон, жратва за красиво сервированным столом, приправленная тонкой беседой в изысканном кругу…
Ради этого подлинного идеала Золотой Элиты и была начата эта война.
Ради него же Черчилль и должен был ее продолжить…
Тем более что она давала такие возможности!
Ну, например, вот такие…
Министром авиационной промышленности в кабинете Черчилля стал 60-летний лорд Бивербрук. Авиапромышленность на Острове была развита хорошо, но концентрация и централизация ее были слабыми — подлинно массовое производство отсутствовало. Не было, соответственно, и удешевления производства, а значит, и увеличения прибыли. Да и оборот продукции был слабым — самолеты покупают не каждый день, а служат они не один год.
Другое дело — война. Она требует тысяч, десятков тысяч быстро выбывающих из строя однотипных самолетов!
И вот как Бивербрук решил проблему расширения и унификации производства в условиях расширения войны…
В Оксфорде был расположен авиационный завод лорда Наффилда, и новый министр сразу же начал действовать. Вызвав секретаря, он распорядился:
— Немедленно поезжайте в Оксфорд и сообщите Наффилду, что с завтрашнего дня его предприятие амальгамируется с предприятием Виккерса.
— Но лорд Наффилд не давал на это согласия! — ужаснулся секретарь. — Он так упрям и… так богат!
— Я так решил… Это — в интересах войны и, значит, нации.
— Но лорд ни за что не согласится с вашим решением, сэр!
— Это мое дело! Отправляйтесь в Оксфорд.
— Сэр, последний поезд на Оксфорд уже ушел.
— Возьмите машину.
— Но на машине я приеду туда за полночь! Лорд будет спать…
— Ничего! Разбудите и скажите, что с завтрашнего дня он объединен с Виккерсом…