Кремлевский визит Фюрера
Шрифт:
На следующий день Чиано принимал уже фюрер.
— Вы действительно намерены решить «польскую» проблему уже в этом году? — спросил у него Чиано.
— У нас выходят резервы времени, — ответил Гитлер. — Осенью успешная кампания невозможна… С середины сентября погода не позволит использовать авиацию. С сентября по май Польша представляет собой большое болото и непригодна для военных действий. И если Польша в октябре просто займет Данциг— что очень вероятно, то…
— И в какой срок надо решить вопрос с Данцигом?
— Так или иначе — до конца августа.
— А как вы представляете себе его решение?
— Польша
— И Бек?..
— Тогда он сказал, что хотел бы изучить мои предложения, но все изменило английское вмешательство….
— И что дальше?
— А вы, дорогой Чиано, почитайте варшавскую прессу, — раздраженно посоветовал Гитлер. — Из нее со всей ясностью можно понять цели Польши.
Раздражаясь все больше, Гитлер перечислил:
— Хотят захватить всю Восточную Пруссию, продвинуться вплоть до Берлина… И это еще и не все!
Чиано невольно понимающе кивнул, а фюрер подытожил:
— Для великой державы на длительный период невыносимо терпеть соседа, питающего к ней такую сильную вражду и отдаленного от ее столицы всего на 150 километров. Поэтому, — тон Гитлера стал особенно резким, — я преисполнен решимости использовать первую же политическую провокацию — будь то ультиматум, жестокое обращение с немцами в Польше, попытка установить голодную блокаду Данцига, ввод войск в Данциг или тому подобное, чтобы в течение 48 часов обрушиться на Польшу и таким путем решить проблему.
— Но Англия… — пытался возразить Чиано… Не дав ему закончить, фюрер резко отчеканил:
— Я неколебимо убежден, что ни Англия, ни Франция не вступят во всеобщую войну…
Чиано слушал и задумчиво молчал… Потом, какой-то «сдувшийся», сложившийся, как складной нож, он тихо сказал:
— Вы так часто оказывались правы, в то время как мы считали иначе, что, возможно, и на этот раз вы все видите лучше нас…
Даже переводчик фюрера Пауль Шмидт был уверен в том, что Гитлер сказал то, что думал… Шмидт ведь не присутствовал при разговоре фюрера и Риббентропа, не знал, что его шефы решили взять красавца Галеаццо, что называется, «на пушку»…
Ведь и эта уверенность Чиано в отрицании Гитлером опасности войны с англофранцузами тоже быстро дошла бы до Лондона и Парижа…
В тот же день, 12 августа, временный поверенный в делах СССР в Германии Астахов доносил в Москву Молотову:
«Конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе, и решающие события могут разразиться в самый короткий срок… Основные лозунги — «воссоединение Данцига с рейхом», «домой в рейх» — уже выброшены, причем мыслится не только рейх, но и вся германская Польша…»
Тут, пожалуй, надо последние два слова пояснить… По Версальскому договору Германия не только лишилась Данцига. Под власть Польши отдали не только немцев в зоне «Коридора», но еще и обширные земли, населенные немцами уже несколько веков и все это время входившие в состав Германии — Познань, часть Восточной и Западной Пруссии, часть Силезии… Германские города Торн и Позен стали
И жилось на этих «польских» землях немцам еще хуже, чем су-детским немцам на «чешских». Еще бы — у «гонорового»-то поляка спеси куда больше, чем у попивающего светлое пиво чеха…
Вот об этой «германской» Польше Астахов и писал, сообщая дальше вещи не менее интересные:
«Пресса в отношении нас продолжает вести себя исключительно корректно, причем стали появляться (факт доныне небывалый!) даже заметки о наших успехах в области строительства (заметка о Казано-Бугульминской дороге). Наоборот, в отношении Англии глумление переходит всякие границы элементарной пристойности…
Сами немцы в официальных и неофициальных беседах не скрывают назревания развязки и признают приближение таковой, хотя и с оговорками о возможности «мирного» решения вопроса на базе своих весенних требований (Данциг и экстерриториальная связь с ним через «Коридор»). Впрочем, если бы поляки эти требования удовлетворили, то трудно предположить, чтобы немцы удержались от постановки вопроса о Познани, Силезии и Тешинской области. Вопрос по существу ставится о довоенной границе (если не больше)».
Как видим, еще в середине августа фюрер не исключал все же политического решения проблемы, если бы к нему была готова Польша, но прекрасно понимал, что она к нему не готова.
И даже если бы Гитлер поставил вопрос о довоенной границе, то разве он был бы — с позиций декларированного «демократиями» права на самоопределение вплоть до отделения — не прав?
Фактор Англии он, Гитлер, не мог не учитывать, но мог ли он — при самом неблагоприятном влиянии этого фактора — отказаться на этом основании от действий в Польше? Ведь «английский» фактор исчезнуть не мог, а поляки — раз уж каша заварилась — с течением времени только наглели бы…
Гитлер не исключал военной реакции той же Англии, о чем говорил 14 августа в Оберзальцберге. В тот день начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер пометил в своем дневнике: «Теперь следует показать для заграницы, что при любых обстоятельствах, даже если Англия вмешается, дело все равно дойдет до столкновения».
Полностью исключить военной реакции Запада Гитлер не мог еще и потому, что с середины августа французы приводили в боевую готовность свой мощный пояс оборонительных укреплений на германской границе — «линию Мажино». Французы боялись ее обхода с юга, и на проходах к Базелю устанавливались тяжелые орудия. В середине августа Черчилль в сопровождении начальника французского генерального штаба Гамелена посетил «линию Мажино». И все это от внимания немцев, конечно же, не ускользнуло, как и от итальянцев.
Гитлер вполне сознавал риск и без обиняков произносил это слово в те дни в доверенном служебном кругу— перед генералами — часто. Тем не менее он вполне сознательно на этот риск шел.
Итальянцы же форсирования событий боялись…
15 августа бывший посол Германии в СССР, а ныне — ее посол в Англии Герберт фон Дирксен зашел к итальянскому послу в Берлине Аттолико, с которым был дружен еще со времени совместного пребывания в Москве. Зашел по-дружески, без предупреждения и застал у Аттолико посетителя…