Кремлевское дело Бешеного
Шрифт:
— Вы впервые у нас? — услышал он за спиной чей-то вопрос на английском и обернулся, чтобы взглянуть на обладательницу мелодичного голоса.
Перед ним стояла молодая, лет двадцати-двадцати двух, изящная и довольно миловидная, с тонкими чертами лица брюнетка. Она была одета в длинное темное пальто, на ногах у нее — по новомодному — красовались тяжелые туристические ботинки.
— Почему вы так решили? — вежливо и осторожно поинтересовался Савелий.
— Собор — самое красивое, что есть в этом городе, — ответила девушка. — Мне всегда бывает жаль, когда туристы пробегают мимо него, спеша на свои дурацкие лыжные
— Вы — настоящий патриот Лугано! — одобрил Савелий, стараясь поддержать разговор.
— Пожалуй, вы правы… — улыбнулась девушка. — Хотя я и нездешняя.
— Вы приехали отдохнуть?
— Нет, я живу тут в одной семье. Воспитываю их малыша. Вот, уложила его спать и теперь до утра свободна. — Несмотря на некоторую двусмысленность фразы, видно было, что девушка произнесла это без всякой задней мысли. — Я вам не помешала? Может, вы хотели побыть в одиночестве? А то, знаете, я целыми днями вожусь с ребенком; на то, чтобы завести друзей, совершенно нет времени, даже просто поговорить не с кем. Тоска! Извините, что я к вам пристала, но…
— Не надо оправдываться, — прервал ее Савелий, — все правильно. Я только сегодня приехал и вышел посмотреть город. И я рад, что вы ко мне обратились. Если вы свободны, побудьте немного моим гидом.
— С удовольствием.
— Как вас зовут?
— Мари.
— Красивое имя! А меня — Серджио, или, если вам угодно, Серж.
— Лучше Серж, ведь я француженка. — Ее открытая улыбка звала к разговору и общению. — А вы?
— Вообще-то у меня славянские корни, но приехал я из Германии, — уклонился от конкретного ответа Савелий.
Он взял Мари под руку, и они медленным шагом двинулись по пустынным улочкам Лугано. Через полчаса довольно оживленного пустячного разговора Савелий увидел витрину еще работающего кафе и предложил зайти выпить кофе, так как заметил, что Мари немного продрогла на прохладном осеннем альпийском ветерке.
В кафе, кроме скучающего официанта, никого не было. Савелий заказал две большие чашки кофе, горячие бутерброды и две рюмки коньяка.
После краткого перерыва на еду беседа продолжилась. Под нее было выпито еще по рюмочке, потом Савелий повторил заказ, а когда они собрались уходить, оказалось, что Мари немного опьянела после нескольких рюмок доброго французского «Курвуазье». Савелию даже пришлось поддерживать покачивающуюся спутницу.
— Я посажу тебя в такси, — сказал он, когда они очутились на воздухе.
— Не нужно такси, давайте пройдемся… — попросила Мари. — Проводи меня… — И добавила: — Пожалуйста.
Сказано это было таким жалостливым тоном, что Савелий не мог отказать. Он не выносил, когда женщины по пьянке вешались ему на шею, обычно они вызывали у него гадливое чувство. Но тут… Эта француженка, которую он фактически, хотя и без умысла, подпоил, запамятовав о коварных свойствах выдержанного коньяка (пока сидишь и пьешь его, как будто все в порядке, но как только встаешь и пытаешься двигаться, понимаешь, что ты уже пьяный…), понравилась ему своей детской непосредственностью и беззащитностью. Наверное, она напомнила Савелию его любимую Розочку, которая жила и училась так далеко от него, что он иногда даже сомневался в ее существовании»…
Они прошли метров двести, и он ощутил, как по телу Мари пробегает дрожь. Савелий остановил первое свободное такси,
«Фиат»-такси доставило их к дому Мари буквально за пять минут: в таком небольшом городе все было рядом. Они вышли, Савелий расплатился с таксистом и посмотрел на Мари. Та стояла у распахнутой калитки, от которой вилась в глубь участка выложенная каменными плитками дорожка. В глубине виднелись два дома: большой, в два этажа, с террасой-балконом поверху, и маленький, совсем как игрушечный.
— Хочешь посмотреть, как я живу? — без ложной многозначительности спросила Мари.
Савелию ничего другого не оставалось, как согласно кивнуть. Он предполагал, что последует дальше, но уйти вот так, сразу, у него не было ни сил, да и, откровенно говоря, желания. Девушка была так очаровательна, а оставаться одному этим вечером совсем не хотелось!..»
Они пошли по дорожке к маленькому дому, который, видимо, предназначался специально для гостей и куда хозяева селили и тех, кто помогал им по хозяйству.
Домик был всего из двух комнаток: просторной гостиной, с небольшой кухонькой в углу, и совсем малюсенькой спальни, где помещались лишь широкая низкая кровать и прикроватная тумбочка.
Савелий снял куртку, осмотрелся. Ничего, говорящего о вкусах Мари, в этой квартирке не было — похоже, хозяева не разрешали ей устраиваться тут основательно и по собственному усмотрению. Мари скинула пальто и тяжелые ботинки и, взяв Савелия за руку, потащила в спальню.
«У бедняжки, наверно, давно не было мужчины, — подумал Савелий, — вон как завелась…»
И действительно, Мари как будто с цепи сорвалась. Казалось, она сейчас не может думать ни о чем, кроме мужчины, которого держала за руку. Савелий отчасти был прав, подумав, что у нее давно не было ни с кем сексуальной близости. Тем не менее Мари завелась не на шутку прежде всего потому, что Савелий оказался не таким хамом, как все те мужчины, которые ей до него попадались. Он не лапал ее, не предлагал пойти после второй же рюмки в отель, не пытался произвести на нее впечатление своими кредитными карточками или мужскими достоинствами (то, что у ее случайного знакомого есть и то и другое, она не сомневалась). В конце концов, этот мужчина был просто привлекателен своей мужественной неброской красотой.
Едва ступив на порог спальни, девушка; прильнула к Савелию всем своим гибким телом, ее ! язычок пробежал по его губам, пытаясь проникнуть в рот. Руки ее тем временем лихорадочно то расстегивали брюки Савелия, то стягивали собственную ; юбку, срывали блузку и все остальное, что находи-;; лось под ними, то снова принимались за одежду Савелия.
Оставшись абсолютно обнаженными, они еще теснее прижались друг к другу разгоряченными от желания телами. Мари, в пылу страсти уже не отдававшая себе отчета в том, что делает, ласкала рукой возбудившуюся плоть Савелия и, в предвкушении того, что этот могучий символ любви сейчас окажется в ней, легонько постанывала от переполнявшей ее страсти.