Кремлевское кино
Шрифт:
Финальные кадры, когда в Александрову слободу к царю идет огромная вереница народа, а он смотрит на нее откуда-то сверху, обязательно будут нахваливать на все лады. Смотрится и впрямь впечатляюще. Люд московский поет единодушно: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое…» Здесь и музыка уместна. Только непонятны странные изменения формы царского черепа, затылок у него еще больше удлинился, голова как яйцо, острым концом назад торчащее. И шапка на государе такая, чтобы голова сзади могла в ней беспрепятственно расти дальше. Смысла такой деформации черепа Большаков не улавливал.
— Седлай коней в Москву скакать, — говорит Иван Грозный. — Ради Русского царства великого.
Конец первой серии. И вот на это потрачены колоссальные деньги? Уму непостижимо! Иван Григорьевич прослушал немало лекций во ВГИКе, там всегда говорилось о гармонии между натурными и павильонными съемками, которые желательно чередовать, и чтобы их было примерно одинаковое количество. А тут? Натурные съемки из ста с небольшим минут фильма занимают десять минут при взятии Казани и пять минут в финале. Все остальное — душные сцены среди стен дворца и храма. Как это понимать, Сергей Михайлович?
На первый просмотр явились почти все члены худсовета, и первым, конечно же, выскочил на сцену Ромм:
— Мы присутствовали при историческом событии! Нам повезло первыми увидеть это чудо мирового кинематографа. Мы дожили до этого величайшего шедевра!
И пел дальше свою хвалебную песнь. Большаков внутренне смеялся. В фильме Эйзенштейна Ромм пробовался на роль английской королевы и уже утвержден в этом качестве для съемок в третьей серии. Королева получится такая кошмарная уродина, что англичане откажутся быть нашими союзниками и объединятся с немцами.
Следующим, конечно, бывший сердечный друг Гриша Александров:
— Не поздоровится тем, кто бросит камень в этот шедевр!
Значит, понимает, что камни полетят со всех сторон. В прошлом году Александров снял картину «Одна семья», такую слабую, что, когда агитпроповец-однофамилец раздраконил ее, никто не стал заступаться. Предпочтя снимать комедии, Григорий Васильевич уже не мог вернуться в серьезное кино. А хотел.
— Мы все должны гордиться, что живем в одно время и в одной стране с величайшим кинорежиссером всех времен и народов, — не щадя своего самолюбия, восторгался Пудовкин, исполнивший в фильме небольшую роль ретивого юродивого Николы Большого Колпака.
Не менее восторженно выступили Охлопков, Сергей Васильев, Шостакович, Бабочкин, Хмелев, Савченко.
— Вижу многие огрехи в своем исполнительстве, — произнес с грустью Черкасов. — Но с удовольствием присоединяюсь к восторгам предыдущих ораторов.
И вот восторги закончились. Выступающие хвалили работу в целом, но Тихон Хренников не нашел в музыке Прокофьева каких-то заметных открытий, а песню пушкарей назвал навязчивой. С ним согласился другой композитор — Шапорин. Сергей Герасимов, только что выпустивший картину «Большая земля» о подвиге героев тыла, говорил задумчиво:
— Присоединяюсь к хвалебным высказываниям, но мне кажется, что великий режиссер подошел к фильму во многом формалистически. Иные сцены так и дышат театральщиной. А порой и позерством, о котором мы давно уже забыли со времен немого кино. Но это частности, в целом же, повторю, перед нами бесспорное явление искусства.
Безусловные фанаты Эйзенштейна затопали ногами. Чирков поддержал Герасимова, и Ромм выкрикнул:
— Это потому, что ему тут роли не досталось!
Большаков его одернул:
— Михаил Ильич! Соблюдайте вежливость.
— А сами вы какого мнения? — спросил его Александров.
— Я как председатель худсовета обязан для начала выслушать всех, — ответил Иван Григорьевич.
Пырьев как заместитель председателя высказался предпоследним, сдержанно отметил достоинства и недостатки. Наконец сам председатель сказал коротко:
— Я более склонен к мнению тех, кто отмечал неудачные места картины. Но со своей стороны обещаю сделать все возможное, чтобы она как можно скорее вышла к зрителю.
Эйзенштейн напоследок всех поблагодарил, всем улыбнулся своей улыбкой шкодливого пятиклассника, его окружили горячие сторонники, попытались подбрасывать, но уронили толстой задницей об пол, он взмолился о пощаде, и его просто с аплодисментами вывели из просмотрового зала. А Ромм сказал:
— Товарищ Большаков, вы обязаны добиться, чтобы в ближайшие дни Сталин посмотрел этот шедевр. Да в присутствии Сергея Михайловича. Слышите меня?
— Слуховым аппаратом пока не пользуюсь, — ответил Иван Григорьевич, и с этого дня все его волнения сконцентрировались на том, чтобы Сталин как можно дольше не вспоминал и как можно позже увидел эту первую серию. А лучше всего, чтобы он посмотрел ее после известий о какой-нибудь очередной громкой победе Красной армии, которая уже очистила от врага Крым, Украину и Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию и Эстонию, уверенно вошла в Румынию и Болгарию, освободила Белград. Союзники в этом году наконец-то открыли второй фронт в Нормандии, но не в мае, как обещали, а в июне. Медленно и осторожно продвигаясь, освободили Париж, но застряли в Арденнах. Вся тяжесть войны по-прежнему лежала на СССР.
Сталин пока не вспоминал о фильме Эйзенштейна, и Большаков тем временем успел изучить вопрос о деформациях черепа и даже не поленился слетать в Самарканд к уже довольно знаменитому антропологу Герасимову. Выяснилось, что удлиненные сзади черепа не редкость, их находили во всех концах света, но в основном деформация вызвана искусственно, а некоторые народы Африки до сих пор туго обматывают младенцам голову, чтобы получился череп, вытянутый назад кверху.
— Вытянутая форма головы, — объяснял Герасимов, — маркировала особое значение человека в социуме. Яйцеголовые считались правящей кастой. Но как могли вытянуть череп Ивана Грозного, я понятия не имею. Хорошо было бы вскрыть гробницу в Архангельском соборе да посмотреть. Но после Тамерлана страшновато.
Гробницу Тамерлана Герасимов вскрыл, несмотря на написанное на ней предостережение, гласившее: горе тому, кто потревожит покой усопшего. Вскрытие произвели 21 июня 1941 года, и на следующий день грянула страшная война.
— Как бы наш Иванушка тоже не разгневался. С него станется!
После показа в Малом Гнездниковском прошло два месяца, благополучно отметили очередную годовщину революции, потом и день рождения Сталина скромно прошел. Все внимание в том декабре было приковано к Венгрии, где шли тяжелейшие бои на подступах к Будапешту. Мадьяры из всех союзников Гитлера — единственные, кто воевал по-настоящему, все мужское население Венгрии воевало на нашей территории, а теперь на своей. Оккупировав Воронеж, они так зверствовали, что освободивший город Ватутин дал негласный приказ венгров в плен не брать, уничтожать на месте.