Крепче брони
Шрифт:
— А ты, Вася, почаще так трусь, как в этом бою. У тебя неплохо получается, — заметил Виктор Мезенцев.
— Это что, — вмешался в разговор Михаил Толкачев. — А моего земляка Павла страх даже вылечил.
— Ну зачем так говоришь? — запротестовал Павел.
— Верно, верно, — настаивал Толкачев. — До боя у него живот болел. Как начался бой, гляжу, Назаренко поднялся и винтовку схватил, стрелять начал. Куда болезнь девалась?
— Да не от страха я начал стрелять, — обиделся Назаренко.
— Верю, верю, Павлушка. Я пошутил, — уже серьезно сказал Толкачев.
— А хоть и от страха! Что ж тут такого! — вступил
— Правильно говоришь, Семен, — поддержал друга Кондрат Титов. — Тут надо так сказать: если бы мы струсили и побежали — конец бы нам был. Конечно, поначалу страха все набрались немало, а потом все же собрались с духом, опомнились, пошли на риск. А он, вишь, как обернулся? Живы все остались.
— Когда ехал на фронт, все думал, как буду воевать, — вмешался в разговор Николай Власкин. — Вот, скажем, насчет танков. Рассказывали ребята в вагоне, что они давят людей беспощадно. Знамо, фашист есть фашист. Все вопросы командиру задавал о том, как бороться с танками. Ребята меня даже профессором прозвали. Проведет командир беседу и спрашивает: «Вопросы есть?» Тут ребята шушукаются, толкают меня в плечо: «Давай, профессор Власкин». Ну, я задавал вопросы, не стеснялся. Однажды прямо спросил, как уберечься от танков, самолетов, снарядов и мин. А командир мне в ответ: «Береги лопату». Признаться, лопату я не любил. Про себя думал: «На кой черт она мне нужна, только тяжесть лишняя». А пришлось все же полюбить ее. Разве не верно, что глубокие окопы спасли нас. Из своего глубокого, окопа я и танк поджег. Лопатой спасался от пуль. Выглянешь из окопа, наблюдая, поставишь ее наискосок у лица, пули дзинь, дзинь — и отлетают. Из своего окопа я шестерых гитлеровцев уложил. Большое дело — лопата. Прав был командир, что совет мне такой дал.
— Николай правильно говорит, — поддержал Власкина его тезка Пьяночкин. — Я тоже не любил лопату, но здесь она очень здорово меня выручила.
Беседа, неожиданно развязанная коммунистом Андреем Рудых с простых слов, помогла людям излить свою душу, высказаться после пережитого во время боя, оценить свое поведение.
— Ну а теперь, друзья, — сказал Рудых, — давайте подведем итог того, что каждый сделал в бою. Вот мне в содружестве с Башмаковым удалось уничтожить один танк. Кроме того, истребил трех танкистов.
Разговор оживился.
Каждый стал отчитываться перед товарищами, выяснилось, что разведчики вывели из строя полтора десятка машин, автоматчики — восемь.
Три танка уничтожил Владимир Пасхальный. По два танка истребили Леонид Ковалев, Михаил Мингалев, Василий Матющенко, Сергей Прошин и Дмитрий Пуказов. По танку вывели из строя Семен Калита, Петр Почиталкин, Виктор Мезенцев, Лаврентий Луханин, Фахрий Гайнудинов, Николай Власкин.
Все воины активно содействовали успеху, в том числе и те, кто подавал гранаты и бутылки.
— Скажу так, — заключил Андрей Рудых, — что мы с гордостью можем смотреть друг другу в глаза и доложить партийному бюро полка, политотделу и командованию дивизии о том, что с честью выполнили приказ Родины, не пропустили танки врага к Сталинграду.
К разведчикам и автоматчикам подошли связисты Алексей Евтифеев, Георгий Стрелков, Егор Хоржевский, Михаил Кондратов и Николай Юрпалов. Связисты в этом бою подбили из противотанкового ружья 6 танков, истребили 18 гитлеровцев.
Когда появились вражеские танки, Евтифеев залез на бруствер. Его скрывал высокий бурьян.
Он залег за бронебойку. Рядом с ним улегся Стрелков, чтобы подавать патроны.
Первый выстрел у Евтифеева получился неудачным. Нервничал. Схватил рукоятку затвора, а поднять ее не может. Заело. Пришлось малой лопатой легонько подбить ее вверх. Это помогло. Извлек стреляную гильзу из казенника. Вторым выстрелом он поразил танк. На нем показался дымок и он остановился. Патроны были бронебойно-зажигательные.
После нескольких выстрелов у Алексея отбило плечо — отдача у ружья сильная, и надо иметь немалую закалку, чтобы ее выдержать. У бронебойки залег Стрелков. Первые выстрелы у него были тоже неудачными, но потом приноровился и поразил два вражеских танка. И тоже отбил плечо. Осталось всего пять патронов. Их использовали потом Кондратов и Хоржевский, когда стреляли по танкам, шедшим на разведчиков.
…Наступила глубокая ночь. Все были голодны. Запасы продовольствия иссякли. Не было воды, а всех мучила жажда. Командиры взводов подсчитали боеприпасы: их оставалось совсем мало. Никаких признаков подразделений полка, находившихся поблизости, не было. В такой обстановке оставаться на высоте бесполезно. И командиры Ковалев, Пуказов, Евтифеев и Стрелков, посоветовавшись, приняли решение на отход к Малой Россошке.
Определили порядок отхода. Впереди шел дозор. Его возглавил разведчик Михаил Толкачев. За ними двинулись отделения разведчиков, автоматчики и связисты.
Немного отошли, как по цепи разнеслось:
— Вода, вода…
Она блестела в ямочках, выдавленных копытами лошадей. Какая же это вода! Но и она была находкой: можно хотя бы смочить горло. Все прильнули к этим ямочкам, и они «высохли».
В это время к воинам присоединилась группа бойцов во главе с офицером из 35-й гвардейской дивизии. Пошли вместе. По дороге старшина Луханин в стороне заметил разбитую повозку. Обшарив ее, обнаружил буханку хлеба. Разделили всем по маленькому кусочку.
Примерно километра через два дозор наткнулся на колодец с журавлем. Все сгрудились вокруг него. Но вот беда — нет ведра. Вместо него приспособили каску и напились досыта.
На рассвете вышли к своим. Штаб дивизии в это время располагался в хуторе Питомник. Защитники высоты расположились вблизи — в хуторе Дубининском. Здесь мы и встретили их…
А теперь расскажу о том, как возникло письмо воинов к сталинградцам, которое сыграло важную роль в мобилизации их на борьбу с танками врага.