Крепость демона 2
Шрифт:
Хочу я или нет, но я связана с ним Печатью, и об этом знает если не весь мир, то вся Грань Ис точно. Я называла себя его глазами и руками, отдавала приказы его именем, и передавала привет вражеским иерархам от имени всей крепости – меня там знают, по обе стороны фронта. И если их конфликт обострился, то у обеих сторон может возникнуть закономерный вопрос – а где, собственно, тот самый «новый иерарх», которым я сама себя назвала? И Алан должен дать ответ, как минимум, мелькнуть со мной вместе в одном кадре, чтобы показать всему миру, что в доме Иссадоров всё стабильно.
«Интересно, его дядюшка-владыка вообще жив? Если нет, то Алан – глава государства, а я – первая леди, у нас море обязанностей. А я вместо
Мне нравилась моя жизнь, я не хотела её менять. Я потратила море сил на то, чтобы сделать её такой, какая она есть, и была довольна проделанной работой полностью, я реализовалась на сто и более процентов, и как эльф, и как демон. Матери новорождённых пациентов питали мою демонскую сущность так мощно, что я не была с пустым резервом никогда, хотя выкладывала его полностью каждый день. Эти захлёбывающиеся рыдания под дверью операционной всегда были моим оркестром, который прятался в яме, пока я царила на сцене, но без него бы ничего не было. Я нашла своё место.
Работа на скорой научила меня выкладываться полностью, до обморока, работать сутками без передышки, не теряя концентрации, я щупала свои границы каждую смену, каждый раз надевая халат как доспехи, и бросаясь в эту работу как в бой, из которого вернутся не все, я видела смерть каждый день. После такой жёсткой школы, работа в клинике с девяти до шести казалась каникулами, я нашла время на себя, на спорт и искусство, на железные цветы, от которых пришлось отказаться, когда я поняла, что после работы молотом мои руки не так филигранно держат скальпель. Резать пациентов физически мне приходилось редко, я работала магией и высокотехнологичными инструментами из человеческих техномиров, но ради редких исключений, молот пришлось оставить в прошлом. Я не жалела. Почти. На самом деле, жалела. Мне этого очень не хватало, до внутреннего голодного воя, иногда мне снилась мастерская, я просыпалась и вспоминала ощущение отдачи от удара часами, вместо медитации. Но по трезвом рассуждении, работа скальпелем была престижнее и гораздо лучше оплачивалась, и каждый раз, когда я выплачивала очередной кредит за оборудование, и у меня был выбор, брать ли следующий кредит и расширять возможности клиники, или бросить всё на заместителя и уйти из медицины, я выбирала продолжать. Я любила деньги. Мне нравилась красивая жизнь, в которой я тратила деньги, не считая, читала меню в ресторанах слева направо, вызывала такси, не размышляя и не подсчитывая километры, покупала новую одежду просто потому, что она мне понравилась. Не то чтобы у меня было много поводов красиво одеваться, но если они были, я была великолепна.
Фамильные украшения до сих пор лежали в ячейке, я покупала себе новые на каждый праздник, гораздо скромнее, но зато по своему вкусу. На день рождения – кольцо, на Новый Год – серьги к нему, на неделю цветения – кулон или колье. На осеннем фестивале ремёсел в Парке Кузнецов я каждый год покупала кустарные гномьи поделки, и никогда их не носила, но часто игралась ими, сидя перед зеркалом трельяжа. Мне было не с кем гулять в джинсах, уже много лет как, с тех пор, как Сари уехала, а остальные девчонки разбежались замуж. Мы встречались, но редко, по праздникам, в ресторанах – не до джинсов было.
Улли тоже всегда приглашала меня либо на посиделки большой компанией к себе домой, где все одевались в лучшее, либо в пафосные места, говоря, что в места попроще она и с мужем может сходить, а со мной лучше платья прогуляет, хоть раз в году. Я иногда видела её в компании Влады и других оборотней, они носили человеческую одежду, шумно веселились, обвешанные детьми, у Улли их было уже двое, у Влады – четверо. Хвала богам, все были здоровы, и ко мне она обращалась только по вопросам лечения сезонной простуды или выковыривания пластилина из носа, дети у неё были такими же авантюристами, как и она сама.
Я себе такого счастья пока не хотела, и брака не хотела, мне хватило тех двух недель на ближайшие лет сто точно. На самом деле, не хватило. Брака – может быть, но Алана точно хотелось ещё.
В моей квартире не было телевизора, но Алан мелькал на всех экранах где угодно, даже на фасадах зданий, от этого было нереально отгородиться. Иногда он выступал под именем Деймона, иногда под личиной мистера Брауна, но я всегда узнавала его манеру и неповторимый почерк даже в правленных газетных статьях, в нём было что-то, что нереально подделать или скрыть, и оно рвалось из него даже через несколько фраз интервью, прошедших через переводчика и редактора. Он был великолепен всегда.
Он мне не писал, хотя я присылала ему открытки регулярно – на Новый год, на праздник фонарей и на день рождения, дату которого выбирала каждый год заново, по самому жаркому дню предыдущего года. Он мне прислал только записку в букете, один раз: «Поздравляю с открытием клиники, принцесса Лея, желаю успехов. Алан Иссадор», шестигранник, перья, дата, подпись. Я хранила её в сейфе, в коробке с телефоном.
Иногда я видела его в газетах в объятиях актрис, они называли его в интервью «спонсором», «кавалером» и «ухажёром», а он в интервью рядом называл их «просто друзьями», над этим не иронизировал только ленивый. Я тоже не жила затворницей четырнадцать лет, у меня были поклонники, походы в театры и просто свидания, но они заканчивались на парковке, я позволяла проводить меня до моей машины – не хотела, чтобы они знали, где я живу, потому что не хотела стеклить балкон.
Кори писал регулярно, хвастался достижениями и суммами на счетах, я отвечала примерно на каждое десятое его письмо, но ему хватало.
Райнир до обострения бывал у меня пару раз в год и на письма отвечал редко и очень коротко, но на этот раз хватало мне, мне не нужно было больше. Сегодня он был невероятно смел и очень убедителен, я бы даже попыталась его поцеловать, если бы дома меня не ждала проклятая папка. Я была уверена, что будет интересно, за четырнадцать лет много чего изменилось.
Ещё во время ординатуры у меня была короткая вспышка с Кхо, внезапная и сногсшибательная, мы работали в кузнице вдвоём, склонившись над чертежами, и ковали что-то очень красивое, когда он посмотрел на меня по-новому, а я не отвела глаз, и мы вдруг набросились друг на друга с поцелуями такими бешеными, каких я никогда в жизни от себя не ожидала. Внутри как будто взорвалось что-то огромное, породив лавину новых эмоций, мы целовались как бешеные и рвали друг на друге халаты, а потом резко очнулись и пришли в себя. Он сказал, что это было ошибкой и не должно повториться, что у него скоро свадьба, они с невестой любят друг друга и уже ждут ребёнка, ему интрижки совершенно не нужны, он сам не знает, как это произошло, и наверное, нам лучше будет больше не оставаться наедине. Я согласилась по всем пунктам, мы перестали работать над общим проектом, и очередного друга я снова потеряла.
Зато мне начали сниться сны, короткие, но очень яркие, иногда страшные, иногда эротические, но почти всегда с Аланом. Этот поцелуй как будто прорвал плотину, которую я тщательно строила столько лет, и вывернул передо мной всю обиду, злость и разочарование от нашего неловкого глупого брака. Я скучала. Я могла с этим справиться, но иногда я просто не хотела, мне даже болезненные мысли о нём доставляли удовольствие, и я погружалась в эту боль с головой, запираясь в квартире без телефона и часами перечитывая наши короткие письма, пересматривая его интервью, вспоминая наши встречи. Мне было больно до воя, до обессиленного скулёжа с зажатой в зубах ладонью, но я выдыхалась, отдыхала и заходила на новый круг. Эти запои случались один-два раза в год, я их планировала, подгоняя под праздники и окна в графике операций, иногда ради них уезжала из города. Это был мой отпуск. Путешествие в страну памяти и фантазий.