Крепость
Шрифт:
В пещере жила глубокая, устоявшаяся тишина. Воздух был пропитан влагой, но никакого ветерка, даже слабого дуновения он не ощутил. Сделал глубокий вдох, задержал воздух в легких насколько смог, будто хотел напиться им, влажная чистота тут же освежила и взбодрила. И не смог сдержать восторга, испытал вдруг нечто схожее с благоговением, словно вступил в сакральное пространство, – так необычно облекло и подчинило его тихое величие места, в котором он оказался. Сердце затрепетало от заполонившего радостного чувства, и померещилось, что нервная усталость и волнение стекли с него на землю, как старая омертвевшая кожа со змеи. Хотелось стоять так вечно, вслушиваясь в мерную капель, срывавшуюся в двух местах с самой верхотуры. Тикающие звуки разбивающихся капель не разрушали, но окрашивали тишину, придавая ей особый оттенок отрешенности, рождая в душе сопричастность бесконечному и безначальному космическому времени, задуманному не для людей. Свод ронял капли воды, и она продолбила в плите пола углубления, эдакие импровизированные ванночки, как бы специально приготовленные для питья тем, кто пожелал бы затвориться в пещере, уйти из суетного мира. Две ванночки соединял узкий желоб, он продолжался и дальше, по покатому полу лишняя влага стекала в горизонтальную щель в стене. Такие щели спелеологи называли «шкурники» – в узкие норы можно было протиснуться только ползком, обдирая и спину, и живот, ход мог либо привести в новый зал, либо не пустить посетителя далеко. Шкурник служил водоотводом из большой пещеры, указывал на то, что открытая Мальцовым пещера могла быть частью подземного комплекса и, скорее всего, имела связь с каменными выработками в девяти километрах к северу, в которые он лазил в детстве. Но лезть в щель не было его задачей, он продолжил осматривать пещеру и вскоре обнаружил на сводах следы копоти. Те, кто побывал здесь до него, пользовались явно не электрическим светом.
Мальцов читал, что в подземных полостях бывают скопления углекислого газа – следы факелов убедили, что такой опасности тут нет. Неподалеку от входа он нашел следы кострища, обложенного по кругу камнями, а рядом с ним сколоченную из горбыля лежанку с хорошо сохранившимся продавленным сеном. По обе стороны от входа, с отступом в десять шагов, вплотную к стенам тянулись широкие стеллажи, сделанные из того же горбыля, что и лежанка. Полки стеллажей скрепили катаными советскими гвоздями, обыкновенной соткой. Вскоре он обнаружил обрывки промасленной ветоши, клочки упаковочной бумаги, а под нарами на земле – разбитый патронный ящик. Мальцов пошел параллельно стеллажам и в самом дальнем углу пещеры набрел на россыпь патронов от трехлинейки. Рядом валялся забытый топор и брошенная в спешке гимнастерка из легкой хлопчатобумажной ткани с аккуратно пришитым белым подворотничком. Малиновые петлицы с четырьмя эмалевыми красными треугольниками, называемые в просторечье пилой, и петличная эмблема в виде двух скрещенных винтовок на белом эмалевом кружке указывали на то, что гимнастерку оставил старшина пехоты или погранвойск НКВД, то есть представитель младшего командного состава, которому, похоже, было поручено освободить хранившийся в пещере оружейный склад.
Сразу же всплыли в памяти рассказы о военно-продовольственных запасах, заготовленных органами для партизан на случай подпольной борьбы на территории врага. Такой склад, а точнее следы от него, он и нашел. Песок и бульдозер уничтожили всё, как думалось, навек. Работы, понятно, проводили сотрудники НКВД, придававшие любой операции сверхсекретность, поэтому о пещере и не сохранилось воспоминаний современников.
Первоначальное восхищение давно прошло. Изучая останки схрона, он порядком устал, а потому вылез на поверхность, расстелил на молодой травке около раскопа экспедиционный плащ, улегся на него и подставил лицо пригревающему ласковому солнцу. Тут легче думалось. Пимен Каллистов, основатель деревского музея, рассказывал как-то, что в тридцатые годы органы сперва положили глаз на Крепость, собираясь устроить в ней пересыльный лагерь. Это было б удобно: не в городе, зато совсем рядом, но, видно посчитав затраты, решили, что выгоднее и проще воспользоваться территорией лучше сохранившегося Борисоглебского монастыря. Пересылка просуществовала там какое-то время, а после войны монастырь превратился в колонию для малолеток, прожившую в крепких стенах до самого начала девяностых, когда монастырь окончательно отошел к церкви.
Маркштейфель, обмерявший Крепость за два года до войны, о пещере не упомянул ни слова скорее всего потому, что она была присыпана предусмотрительными органами, вспомнившими о ней в сорок первом, когда возникла необходимость.
Разомлев на солнце, Мальцов не заметил, как уснул. Проснулся через четверть часа, перевернулся на живот, сорвал травинку и, жуя ее, принялся вспоминать свои ощущения от первых минут под землей. Нереальный мир отделяли от привычного всего-то девять шагов, сделанных в толще дикого известняка. Ему было хорошо тут и сейчас, первое восхищение от сделанного открытия прошло, и он понял, что возвращаться назад пока не хочет.
Он не замерз в пещере; там, внизу устоялся свой микроклимат, стабильный и неизменный, сохраняющий, например, цветы в вазе, мумифицирующий лепестки так, что они не осыпались, если к ним не прикасались специально. Знаменитое нетление мощей усопшей братии Псково-Печерского монастыря было напрямую связано со стабильным тепловлажностным режимом, существующим во многих карстовых пещерах. Мальцов не тронул ни одной находки, оставив всё как есть: их следует сфотографировать, описать, и лишь потом можно будет вынести артефакты на солнечный свет. Итак, вторичное использование пещеры он разгадал. Куда интересней было то, как и зачем использовали пещеру в пятнадцатом веке. Нужны были более детальные исследования. Ведь стесали же зачем-то одну из стен, вероятно приспосабливая ее для житья, хранения какого-то товара?
В дальнем углу, смотрящем на Никольскую башню, где он обнаружил гимнастерку, Мальцов заметил небольшую прямоугольную нишу в стене, тоже рукотворную, в луче фонаря он рассмотрел следы зубила на стенах. Ниша походила бы на специально устроенный ход – метр сорок в ширину, два в высоту, если б не обрывалась как-то вдруг, словно нечто начали делать и по какой-то причине забросили. Это место он пометил в памяти, там следовало покопаться основательней. В пещеру надо было протянуть электрический провод, развесить лампочки, что, увы, разрушит сложившуюся таинственность подземелья. Электриков мог привести в крепость только Николай. Пора звонить Бортникову, решил Мальцов: Николай как-то признался ему, что Бортников собирает советскую эмблематику, находка старшинской гимнастерки и партизанского схрона, безусловно, должна была бы ему понравиться.
5
– Раскопки затеяли, Иван Сергеевич? – полный ехидства голос Калюжного вывел его из оцепенения. Мальцов не услышал, как к нему подкрались сзади. Резко перевернулся на спину: Калюжный с Ниной стояли совсем близко. Нина держалась за ручку синей коляски.
– Хорошо смотритесь вдвоем. Вышли на прогулку? – парировал ехидство Калюжного Мальцов.
– Мы здесь представляем региональное общество охраны памятников, ты не забыл, мы в нем внештатные сотрудники? – сказала Нина официальным голосом, смотря при этом на него с нескрываемым высокомерием, как инспектор на нарушителя закона. – Нам просигналили, что в Крепости начаты несанкционированные раскопки. Может, пояснишь, что ты тут делаешь?
Мальцов медленно поднялся с плаща, театральными щелчками стряхнул с джинсов невидимые пылинки, картинно потянулся.
– На солнышке разнежился, заснул.
– Вот как? Значит, мы твой сон потревожили? Ну извини, пора просыпаться! – Нина пошла в атаку и, как он знал, в таких случаях уже не отступала. – Что это? – она ткнула пальцем в горы отвалов.
– Всё просто, господа. Недавно образовавшееся Общество деревских древностей начало исследование территории Крепости. Первый охранный раскоп заложен у подножия Никольской башни, – сымпровизировал на месте Мальцов.
Он встал вполоборота, заложив левую руку за спину, а правую выставив вперед, как указку, принялся объяснять на специфическом научном языке, прикрываясь им, как щитом, от грубого наезда:
– Наш раскоп вызван необходимостью исследовать трещину в подножии оборонительного сооружения. Возможно обрушение памятника архитектуры восемнадцатого века – Никольской колокольни. Трещина в теле башни весьма опасная. Я принял решение…
– Погоди-погоди, – хамски прервал его Калюжный, – на каком основании начаты работы? У тебя есть открытый лист? Ты его отметил в соответствующей местной инстанции? Уведомил надлежащие органы охраны? Или это – твое любительское предприятие? Как я знаю, открытого листа ты не получал, Иван Сергеевич.
Кровь бросилась Мальцову в голову, спускать Калюжному его обычное хамство он был не намерен.
– Пошел ты, Калюжный, открытый лист мне выписан. Всё, что полагается по закону, я сделаю, а тебе вот листа на Крепость не видать. Это, надеюсь, ясно? Если бы вы не действовали за моей спиной, если бы не спелись с Маничкиным-прохвостом, если б ты был ученым, а не дельцом, которого интересуют исключительно деньги, я б с тобой имел дело, а так – проваливай и о Крепости даже не мечтай!
Мальцов рассвирепел, подхватил с земли лопату, выставил ее штыком вперед и сделал предупреждающий шаг навстречу.