Крепость
Шрифт:
Ощущаю толчок, проходящий через лодку: Значит, мы уже наверху – начинается движение под шноркелем.
Переборка в дизельный отсек широко открыта. Все люди, экипажа дизельного отсека, стоят на своих постах управления, и вот уже колокол над переборкой издает такой силы пронзительный звук, что я вздрагиваю как от выстрела. Одновременно с этим пронзительным звуком вспыхивает красный мерцающий свет. Главный моторист следит за машинным телеграфом: Поступила команда на включение дизеля бакборта. Вижу, как унтер-офицер-дизелист открывает клапаны выхлопного газа дизеля бакборта и главный моторист цепляет мотор на валу. Затем слышу подачу сжатого
А теперь? Клапаны трещат, и стержни клапанных толкателей начинают передвигаться: Щелкает первая детонация – и вот уже воспламенение во всех цилиндрах.
Главный моторист кивает мне. Затем он открывает, в то время как медленно передвигается дальше в корму, индикаторные краны – один за другим. И каждый раз наружу пробивает огненный луч. Когда главный моторист возвращается, то кричит в камбуз:
– Сделай-ка лимонад!
Кок кричит в ответ:
– А что я делаю все это время?
Главный моторист смотрит на тахометр. Спустя какое-то время смотрит на меня: Двигатель работает нормально. Затем хватает из ящика ветошь и стирает остатки сажи со стекла тахометра: Педант.
В следующий миг унтер-офицер-дизелист встает на стремянку, проходящую вдоль дизеля, и проверяет сочленения клапанного коромысла – одно за другим. С карданных шарниров капает масло. Унтер-офицер-дизелист достает, когда заканчивает осмотр, из правого кармана брюк комок ветоши и тщательно вытирает ладони – основательно и достаточно медленно, чтобы я увидел: Спешка здесь не приветствуется.
Окутанный шумом дизеля стою на плитках отсека и слежу глазами, как осуществляется работа и как каждый матрос с серьезным выражением на лице выполняет свое дело, и все это совершенно успокаивает мои нервы. Это мое наблюдение является для меня словно ласковое, успокаивающее касание рукой.
Только теперь чувствую свежий воздух.
Ночной воздух! Что может быть лучше! Закрываю глаза и окутываюсь этим ночным воздухом словно теплым, уютным шарфом.
Главный моторист пододвигает мне крохотную табуретку, и я благодарно киваю ему. То, что я просто сижу и при этом совершено не скучаю – он это определенно понимает.
Наконец, снова поднимаюсь, чтобы тащиться назад в кают-компанию. И в это мгновение машинный телеграф объявляет: Запустить дизель правого борта.
Как сейчас может там наверху все выглядеть? Есть ли волнение на море? Какова сила ветра? Какое небо? Наш шноркель должен представлять собой странное зрелище, тем, как он движется, прорезая серое море.
Уже добрую четверть часа нахожусь в кают-компании, когда, словно призрак появляется командир и интересуется:
– Ну, как дела?
– Ни шатко нивалко..., – отвечаю тихо.
Командир говорит с каким-то слащавым выражением лица. Затем садится на свой уголок дивана и, словно молясь, прикрывает веки.
Как бы он сейчас не заснул! Мелькает мысль. Но в следующий миг он уже снова открывает глаза, как будто услышав мои мысли. Командир заставляет себя еще несколько минут посидеть в сладком забытье, а затем рывком поднимается с дивана, и поднимается через переборку в центральный пост. Никогда еще не видел настолько измотанного человека.
Я могу, сидя таким вот образом, если только захочу, отправить мои мысли из этой плаваю-щей трубы наружу. Мои мысли тогда пройдут ее насквозь, как сверхдлинные волны: Они играючи, легко, проникнут сквозь стальные стенки, а затем еще и через воду – совершенно беспрепятственно
А не может ли так статься, что мои мысли устремятся во Вселенную и тогда, когда Томми нас всех….?
Что за чертова глупость!
Быстро постучать снизу по столу три раза – это помогает!
Когда мой страх улетучился, продолжаю размышлять: Вот ведь имеются же звезды, которые уже давно погибли, а лучи их света только-только достигли нас...
– Приборка! – раздается команда.
Лодке это крайне необходимо: В кают-компании личного состава все выглядит особенно отвратительно. Давно пора запрячь здесь бачкового. Оставшиеся после приема пищи остатки еды на столе имеют неприглядный вид: Вежде пятна жира, а кучи объедков люди просто сгребли в одну кучу. Во всех углах образовались беспорядочные завалы объедков, но люди ведут себя слишком апатично, чтобы самостоятельно предпринимать хоть что-то против этих отбросов и другого хлама. Куртки, носки и сапоги лежат между спящими на полу. Здесь же раскрытые книжки, чашки, мешки для белья. Но вместе с тем, куда все это можно было бы убрать? Для вещей ста человек нет никакого места.
При каждом подъеме намереваюсь рассортировать царящую на моей койке неразбериху. Однако все это остается в большинстве случаев лишь благим пожеланием. До тех пор пока у меня еще есть место на койке, чувствую, что руки мои так и не доберутся до всего этого хлама.
Хотя шум дизеля полностью заполняет жилой отсек, пытаюсь удобно расположиться на моей захламленной койке и писать в лежащем положении. При этом слышу, как детонации в наших 12 цилиндрах примешиваются к глухому шуму биению забортной воды. Время от времени по плиткам пола шаркают сапоги. Затем громко шуршит динамик. Спустя некоторое время один из сидящих напротив зло произносит:
– ...Между нами говоря, ты полный тупица!
Не имею никакого представления, чем заработал такое оскорбление его визави. Странно, что не испытываю никакого желания этого узнать.
Масляный бак оставляет мало пространство для моей шеи. Вот если бы, можно было переборку сдвинуть ближе к дизельному отсеку, то здесь все было бы в ажуре.
Скоро я почти умираю от жажды. Пытаюсь сглатывать и прижимаю язык к небу, чтобы выжать слюну в рот – но все напрасно. Меня охватывает желание рассмотреть свой язык в зеркале. Покрытый, должно быть, меховым слоем грязного налета, он, наверное, выглядит как отвратительная, протухшая рыба. А в первую очередь надо бы осмотреть зубы! Там, в промежутках между ними, скорее всего, уже завелись какие-нибудь членистоногие! Этим языком провести по этим зубам – бррр – одна эта мысль вызывает противное чувство.
Теперь мне была бы крайне необходима бутылка яблочного сока. Такое сухое горло и никакого яблочного сока поблизости! И никакого чая нет! Нечего выпить! Кок мог бы разместить здесь кувшин своего чертова лимонада.
Долгое время пытаюсь бороться с жаждой, но затем сваливаюсь с койки и направляюсь в офицерскую кают-компанию. Инжмех и командир тоже там. Спрашиваю бачкового, который как раз движется с двумя банками в руках в направлении камбуза, о лимонаде.
Вскоре после этого кок приходит лично и ставит большой кувшин рядом со столом. Инжмех интересуется: