Крепость
Шрифт:
– И кто все это должен будет выпить?
Командир, до сих пор апатично сидевший в своем углу, вскидывает на него такой взгляд, словно впервые видит инжмеха: Это его обыкновенный способ общения со своими офицерами.
Я с трудом приподнимаюсь, открываю посудный шкаф, вытаскиваю пять чашек и, наконец, осторожно наполняю их до самого верха: Действие, полностью удовлетворяющее меня. Я смог сделать себя полезным – пейте, пожалуйста!
Спустя какое-то время возвращается бачковый и, задев ногой, опрокидывает полупустой кувшин с лимонадом, который я неосмотрительно
– Вот черт! Все в аккумуляторы! – мгновенно шипит инжмех и вскакивает. – Свинство, черт-черт!
– Ладно, ладно тебе, – произносит командир мягко.
Инжмех протискивается мимо стола и присаживается в проходе.
– Ну и дела у нас здесь! – ругается он со своего места. Затем он снова встает и кричит, вызывая Номер 1.
Номер 1 немедленно прибывает из центрального поста к нему – совершенно сбившись с дыхания.
– Вы это называете приборкой корабля? – свистящим голосом резко обращается к нему инжмех. – Здесь все напоминает свиной хлев!
Боцман стоит как оплеванный и только громко дышит. Наконец выпаливает:
– Так точно, господин обер-лейтенант! – и слегка наклоняется вперед.
– Что это значит: Так точно, господин обер-лейтенант? – шумит на него инжмех.
– Немедленно все устраним, господин обер-лейтенант!
– Нет, не немедленно, а тогда, когда кают-компания будет свободна – ясно?
– Так точно, господин обер-лейтенант, как только освободится кают-компания, так я тут же, сам, лично за всем прослежу...
– Вот теперь я вижу, что Вы поняли команду точно, – произносит инжмех с циничной интонацией.
Номер 1 делает разворот, уходя, и я говорю:
– Занавес!
И поскольку инжмех смотрит на меня с вопрошающим непониманием, добавляю:
– Это было действительно красивое, красиво сыгранное театральное представление.
Спустя четыре часа хода под шноркелем, командир приказывает уложить мачту на палубе и погрузиться на 40 метров: Перерыв на обед. В честь этого по лодке снова зазвучала музыка. Не могу понять, как можно выносить эту какофонию.
Уже давно жду, чтобы, наконец, появился маат-радист и сообщил ободряющие новости. Для меня остается загадкой, как наш такой нервный в другой обстановке командир безмолвно выдерживает это мучение.
Мне все еще едва удается заснуть, даже при движении на электродвигателях, хотя на лодке господствует почти кладбищенская тишина. Небольшие звуки поступают от зуммера электро-двигателей. Посплю-ка я лучше во время хода под шноркелем. Правда, дизели шумят, но их грохот снимает мое напряжение и убаюкивает. Шум двигателей, как и всегда, успокаивает меня – хоть на грузовике, хоть в самолете.
Лежу на койке и делаю новую попытку высчитать сегодняшнюю дату, но быстро запутываюсь. Какой день у нас теперь действительно – скорее, какая ночь? Ночь вторника? Ночь среды? Или уже ночь четверга? Начинаю пересчитывать дни от выхода из Бреста досюда. Когда начался большой понос? Когда нам давали куриное фрикасе?
Промежуток времени, начиная с нашего выхода из Бункера, до этого
Чувство потерянности охватывает меня: Мы сидим в этой стальной трубе и движемся, кувыркаясь во времени. Имеется только океан, и ни следа жизни: Все являет собой то Начало, когда из соленых вод едва лишь поднимались макушки скал...
Подсос воздуха дизелем опять на какое-то мгновение перехватывает у меня дыхание: С мечтательным полусном покончено.
Продолжать лежать? Нет!
Решаю: Опять в центральный пост! Это решение дается мне легко, так как мочевой пузырь начинает мучить меня невыносимо. В животе тоже больше не царит ни мир ни покой. Меня бьет сильная дрожь от предстоящей процедуры...
Ладно, попытаюсь-ка выждать еще немного – скажем так: до следующей команды «Слушать в отсеках!». Пора бы ей уже прозвучать!
Когда, наконец, сваливаюсь с койки и принимаю вертикальное положение, замечаю, как отяжелела моя голова. В затылке сидит глухая, двигающаяся боль и над бровями тоже. Пожалуй, от этой боли мне никогда больше не освободиться.
В центральном посту двое заняты странным делом: Они выстукивают консервные банки де-лая их плоскими.
– От банок надо избавиться, – поясняет мне один в ответ на мой любопытствующий вопрос.
– Так значит сейчас, все же, будет выброшен мусор за борт?
– Только то, что не плавает, – следует ответ.
В этот момент двигатели останавливаются: время к прослушиванию. Лишь только дизели смолкают, меня слегка подташнивает от высокого давления. И тут же происходит чудо контр-направлений: Барабанные перепонки втягиваются – и вытягиваются. Словно в черепе им уже не хватает места!
Знаю наверняка: Было бы чистым безумием начать сейчас слушать в отсеках.
Ну, а теперь помочиться! Большое ведро-параша стоящее вблизи свободно. Быстро выпускаю свой хвост наружу и хорошо прицеливаюсь: Вплотную рядом с моим жестким лучом лежит, согнувшись, человек и спит.
Надеюсь, мои кишки еще потерпят какое-то время. Обер-штурман буквально приклеился к своему штурманскому столику. С тех пор как ему прошлой ночью удалось провести привязку по звездам, он знает нашу позицию, но все же снова стремится определить местоположение. Почувствовав меня рядом с собой, произносит:
– До завтрашней ночи можем это сделать...
– Район вокруг La Pallice должен быть Вам уже известен, – говорю как бы между прочим.
– Не в этой ситуации, – отвечает обер-штурман резко. – Видите ли, в прошлый раз мы приходили со стороны Бордо.