Крепость
Шрифт:
Однако, наши обезьяны отборные. Четкие повороты головы налево — направо … Прямо обезьянья иерархия. Да еще идеи по выведению новой породы человека без участия женщин. Мы сегодня как подопытные кролики. Что же случилось с Деницем? Когда он позировал мне в качестве командующего подводным флотом — чаще всего стоя — я мог буквально ощущать каждую морщинку на его лице, каждый удар его ресниц. Если бы мне, кто-нибудь в то время сказал, что этот человек в один вовсе не прекрасный миг станет приверженцем нацистов, я бы, наверное, просто застрелил этого предсказателя. А может быть эта выпяченная на публику забота командующего о «моих людях» является лишь блефом? Был ли в таком случае простым трюком его жест, когда в Париже он одолжил лучшим командирам свой Мерседес, и они от щедрот его шоферили целый день, задрав нос? В столовой вижу старого вояку Больмана. Он сидит, нависнув над бокалом пива. Вижу его озлобленное лицо и думаю: старая гвардия вымирает. На смену ей появляются послушные, преданные, покорные, глупые и слепые, ищущие быстрой карьеры блюдолизы…. Во флотилии для Больмана полная свобода. Кажется, что ему все до лампочки, все, что может с ним произойти: но к этому стоит добавить и возможность разжалования, и вероятность попадания на фронт.
— Держать хвост пистолетом! Что еще? Всегда держать хвост пистолетом! — внезапно говорит сам себе Больман. Чертовски хорошо, что он сидит в полутемном углу, а на его возгласы никто не обращает внимания. Не хватает еще, чтобы он начал орать здесь так же, как в столовой флотилии!
— Черчилль — пьяный паралитик! Когда я это слышу, это здорово согревает мое сердце! — орал он тогда во все горло, а все находившиеся рядом сделали вид, что он просто сильно перепил. Пьяному многое прощается.
Но здесь, в Коралле, ему нельзя делать такие заявления, что бы он не чувствовал в себе. Здесь, нежели во флотилии, чрезвычайно опасно вести такие разговоры!
Закончилось ежедневное обсуждение положения дел и мне надо прибыть на беседу к начштаба.
Как мне втолковать ему, что эта свинья Зуркамп был заманен в ловушку? И, предположим, мне это удастся: что же он сделает?
— Господин Гроссадмирал желает публикации вашей книжки, т. е. ее переиздания. — Без обиняков заявляет начштаба. — Обсудите это с вашим издателем. Ему нужно, в случае необходимости, связаться с нами.
Начштаба подает мне какой-то лист обычного, стандартного формата. Ощущаю его довольно жесткую поверхность.
— Прочтите! — скрипит начштаба. Текст напечатан довольно кучно. Вверху, крупными буквами стоит штампованная фраза «ШТАБ-КВАРТИРА КОРАЛЛ». Штамп, по всему видно, не один раз прикладывали к этому жесткому, будто деревянному, листу. Что за жалкая, ядовито-желтая бумага! Ниже идет текст:
«В свое время, заказанный ВМФ большой тираж вашей книги «Охотник в море» для подводников и подрастающего поколения, в результате вражеского налета, незадолго до окончания печати, был уничтожен. То, что эта книга в своем документальном изложении показывает большую роль участия в войне подводного флота и борьбу одинокой подлодки — является подлинным знаком мужества и стойкости для солдат других фронтов и родов войск и для всех граждан нашей Родины в идущей войне. Также ваша книга раскрывает быт и успехи подводников, что также является огромной ценностью и для обучения нашего подрастающего поколения. Поэтому, неотложным является немедленное восстановление переиздания всего тиража книги».
Эта тирада слово в слово повторяет то, что мне диктовал Роланд. Значит, Дениц просто перепечатал его безо всяких изменений и скрепил своей рукой задранной вверх подписью-закорючкой.
— Премного благодарен, господин адмирал! Только … — тут я вдруг начинаю заикаться. — Только издатель, к сожалению, арестован, господин адмирал!
Лицо начштаба внезапно темнеет, наступает гнетущее молчание. Мучительно долго он стоит как вкопанный. Ну, думаю, я и влип. Меня бы не удивило, если бы в этот момент я услышал голос, мечущий громы и молнии. Но едва лишь начштаба поднимает голову и устремляет пристальный взгляд мне в лицо, становится ясно: никаких шансов! Наконец, твердо, словно взяв себя в руки, он произносит:
— Но ведь издательство продолжает работать и дальше?
— Так точно, господин адмирал, работает! — понимаю, что тут я переборщил малость.
— Так что же вы ждете? — отрывисто бросает начштаба и мне остается лишь взять прочитанный мною лист, произнести: «Покорнейше благодарю, господин адмирал!», откозырять, и молодцевато повернувшись кругом, покинуть кабинет.
Выйдя, несколько мгновений стою на месте. Чувствую себя как пришибленный. Это чувство не отпускает меня, пока вдруг не вспоминаю: Этот добряк Казак одурачил сам себя! Попался как вошь во щепоть!
— Господин фрегаттен-капитан находится с докладом у господина Гроссадмирала. — сообщает писарь, унтер-офицер в приемной адъютанта. Что-ж, остается ждать.
Наконец пришел адъютант и сообщает мне, что у Гроссадмирала нет никакой возможности позировать мне. Может быть, у меня недостаточно набросков господина Гроссадмирала, с которыми я мог бы работать?
— Обязательно попытаюсь! — отвечаю ему и думаю: остается смириться. Ничего не остается, как покинуть сие место. Держу курс в свой барак и не могу поверить в то, что все решено бесповоротно: раз и навсегда. Глупо усмехаюсь: «Rien ne va plus!». Все, для чего меня сюда командировали: Геббельс — Дениц, все пошло прахом.
На КПП снимаюсь с учета и получаю отметку о выбытии. Если бы я остался, то определенно имел бы еще одну спокойную ночь. Но хочу уехать и немедленно.
Жду всего 10 минут, и сажусь в подъехавший автобус.
НАЗАД В БЕРЛИН
— Налет прошлой ночи пришелся прямо на центр Берлина. Район вокзала Анхальтер пострадал больше всего, — слышу в поезде. Опять не повезло!
Ветер высоко вздымает пыль от разрушенных зданий и почему-то бросает ее мне в лицо. То слева, то справа, а то и спереди. Буквально весь опять покрыт грязью когда, наконец, добираюсь до Масленка. Словно преданный пес подаю свою поноску — письмо подписанное Деницем.
— Это хорошо! Это очень хорошо! — ликует Масленок. — Это письмо вы должны немедленно переправить в издательство. Мы опасались того, что господин Гроссадмирал не найдет времени для позирования. Господин фрегаттен-капитан уже уведомил меня.
Наступает пауза. И затем вновь:
— Но нам нужен портрет господина Гроссадмирала. ВМФ должен быть не менее ярко, чем в прошлом году, представлен в Доме Германского Искусства!
Опять эта идея фикс! Но, если правильно все сделать, есть возможность выбить себе рабочий отпуск…
— Я мог бы попытаться, господин капитан, — произношу с надеждой в голосе. — Но здесь, в Берлине, у меня, к сожалению, нет ни привычного окружения, ни привычного материала…. И еще: я не представляю себе занятия лишь портретными набросками. В моих замыслах присутствует своего рода голландский мотив: командующий среди своих ассов-командиров — Прина, Эндраса, Шепке, Кретчмера …. Вся группа в полный рост. И все это надо выписывать исключительно отдельными портретами, господин капитан!
— Но некоторые из них уже погибли! — возражает Масленок.