Крепостная маркиза
Шрифт:
— Ты хочешь остаться в замке?
— Я хочу остаться с вами. Рядом со мной никогда не было сестры, матери — никого, кто сказал бы мне хоть одно доброе слово. А вы даже тогда, когда должны были меня ненавидеть, не проклинали меня, а потом спасли от голодной смерти…
Соне надоело слушать бесконечные славословия в свой адрес, потому она спросила Мари о другом:
— Ты грамотна?
При некоторой невнятности речи ее нынешняя подопечная вполне правильно строила фразы и вообще казалась достаточно сообразительной, несмотря на весь свой по-животному зловещий вид.
— Нас учили в приюте. —
— Мне нравилось учиться… Никто не хотел брать меня на работу, говорили — уродина! А Флоримон взял. Первый раз он заплатил мне так много… Я думала, что это очень много, у меня прежде никогда не было таких денег… Я пошла в магазин и купила себе красивое платье. И деньги сразу кончились. Права оказалась матушка Жюстина… — И она опять рыкнула.
Ну, что за манеры! При всем при том Мари Соне все больше нравилась. Ну, подумаешь, ликом страшна… Хотя в будущем Соне придется выезжать и бывать в хороших домах… Как посмотрят там на такую прислугу, как Мари? Господи, о чем она думает в такой печальный день!
Между прочим, девчонка все о своем платье рассказывала.
— Хозяйка магазина не разрешила мне его примерить, и я купила без примерки.
— Бедняжка, — сказала Соня, отчетливо представляя себе картину унижения, которое испытала эта несчастная, никому не нужная девушка.
— Ах, мадам, — сказала та безо всяких там титулов, — самому распоследнему уродцу нужна хотя бы жалость.
Может, и в самом деле взять ее к себе, подумала княжна. Девушку надо, может, лишь чуть-чуть обогреть, приласкать. Вдруг у Сони никогда не будет детей… Что же это она, как трещотка, одну и ту же мелодию трещит! Даже разозлилась на себя за такие мысли. Кто тогда род Астаховых станет продолжать?
Ведь таланты у них в основном по материнской линии передаются. По мужской — куда реже. И вообще, при чем здесь дети, когда речь идет всего лишь о несчастной девушке.
— Мне нужна горничная, — сказала Соня. — Ты сможешь помогать мне одеваться, причесываться?
— Конечно, — оживленно подхватила Мари, — Флоримон меня учил и причесывать, и одевать, нарочно платил одной обедневшей баронессе. Ведь мы должны были делать так, чтобы товар смотрелся как можно лучше…
Она смешалась, прикусив язык и с испугом глядя на Соню: а вдруг княжна рассердится да и прогонит ее вон? Но она и не подозревала, как сильно с некоторых пор изменились взгляды ее будущей госпожи и на мир вообще, и на некоторые занятия, о коих прежде, живя в России, она даже не подозревала.
— Хорошо, — медленно проговорила Соня, соображая, что если Флоримон обучал Мари нужным ему навыкам, почему то же самое не сделать и ей? — Я попробую оставить тебя при себе. Надеюсь на твою преданность.
И добавила тихо, больше для себя:
— Сдается, она мне понадобится даже быстрее, чем я думаю.
Она вздрогнула от той поспешности, с которой Мари бросилась перед нею на колени, пытаясь в падении схватить Соню за руку, чтобы припасть к ней губами.
— Княжна! Ваше сиятельство! Вы не пожалеете.
Я готова отдать за вас жизнь! Сделаю все, что смогу!
Я покажу вам, где Флоримон спрятал золото, которое вывез из замка! — Тут Мари поймала ее несколько озадаченный взгляд и осеклась: что не понравилось госпоже?
— Значит, ты все знаешь? — спросила Соня. Она как раз прикидывала, стоит или нет говорить Мари о золоте, хранящемся в подземелье.
— Знаю. Ведь это я ему помогала, — девушка опустила голову, но исподлобья все продолжала вглядываться в ее лицо. Очень трудно вот так, сразу, убедить госпожу в своей честности, если до этого она всеми силами помогала ее врагу. Но, по-видимому, девчонка была по-своему отважна и, собираясь начать новую жизнь, хотела получить отпущение грехов, совершенных в жизни прошлой. — Ведь я обычно сидела в повозке, на которой вывозили золото. Флоримон нарочно нашел такую, наглухо закрытую. Он доставал из подземелья слитки золота, а я складывала их на полу рядами. И сквозь маленькое окошко посматривала по сторонам, не появится ли кто поблизости, чтобы вовремя поднять тревогу. И никто нас не схватил прямо на месте преступления…
— А последний раз, значит, тебя с ним не было? — медленно проговорила Соня, теперь отчетливо представляя себе, что происходило на самом деле.
— Последний раз Флоримон меня с собой не взял… Он вообще больше не пришел.
— Он и не мог прийти, потому что сам оказался. заперт в том самом подземелье, откуда так лихо вывозил золото. Чем же ты его так разозлила?
— Я сказала, что, наверное, уже хватит, что он уже вывез свою половину. Он же всегда так говорил: хотя бы половину нужно забрать из замка. Я не знала, сколько там еще оставалось, но зачем-то же маркиз Антуан его хранил… Флоримон пришел в страшную ярость и стал избивать меня. Кричал, что не дело такой грязной твари, как я, делать замечания аристократу… Когда я упала без сил, он привязал меня толстой веревкой — я потом все время пыталась перегрызть ее зубами, но не смогла — и закрыл дверь снаружи на засов… Я так и умерла бы там, если бы не вы!
Вот и пришлись к месту мелкие кусочки прежде разрозненной картины. Флоримон залез снова в подземелье, и некому было вовремя заметить, что к его повозке спешат Эмиль и Агриппина. Как и некому было помешать Эмилю выдернуть бревно, которое придерживало крышку люка. Флоримон, наверное, услышал щелчок, с которым захлопнулась крышка, некоторое время молчал, еще не понимая всего ужаса своего положения. А когда Агриппина и Эмиль спокойно уехали на реквизированной ими повозке, начал кричать, но было уже поздно.
Вот, значит, как все случилось. Флоримон запер бедную девушку в хижине, а сам тоже оказался в ловушке. Только его эта самая ловушка доконала, а Мари выжила, судя по всему, без особых последствий для своего здоровья.
— А почему ты хочешь показать мне тайник Флоримона? — все же спросила у нее Соня. — Ведь ты могла бы и сама воспользоваться тем золотом.
— Не могла бы, — вздохнула та. — Матушка Жюстина всегда говорила мне: «Запомни, Мари, золото не для твоих рук. Пусть даже оно в один прекрасный день и просыплется на тебя дождем. Собери его и отдай в надежные руки, и пусть за него тот человек присмотрит за тобой, ведь сама ты ни на какую самостоятельную жизнь не годна».