Крепостной шпион
Шрифт:
В тот самый час, когда раненый Трипольский, наконец-то соскользнул с лошади и, ударившись о дорогу, потерял сознание, Анна Владиславовна Покровская сидела перед треснутым зеркалом и при свете свечного огарка рассматривала своё лицо.
В маленькой театральной каморке, куда её перевели из комнаты, было душно и одновременно с тем холодно. Занавеска, заменяющая дверь, не держала тепла, да и театральную печку хорошо топили только в день спектакля.
— Я должна умереть? — спрашивала Анна у своего отражения. — Я
По приказу Бурсы сюда, в театральную каморку, были перенесены всё роскошные наряды Анны Владиславовны и, скучая, каждый день она надевала новое платье, пристраивала на голову шляпку, затягивала ленту, улыбалась в зеркало своему отражению.
Девушка нашла ещё один огарок, зажгла его и, подняв занавеску, убедилась, что оба охранника далеко в другом конце театра, быстро раздевшись, нарядилась в новое платье. Шёлковое, с широкими рукавами платье это было чем-то схоже с платьем невесты. Анна присела на табурет, подпёрла подбородок рукой и уставилась в зеркало. Отражение её узкого прекрасного лица пришлось как раз между двух свечей.
«Нехорошо как-то, между двух свечей, — подумала Анна, вдруг ощутив острый приступ беспокойства. — Что-то я не так делаю».
Ей показалось, что в зеркале произошли изменения. Она всмотрелась и с криком ужаса отпрянула. Рядом с её лицом в блестящем стекле отражалась пухлая рожа Ивана Кузьмича.
— Дядюшка? — хватаясь руками за табурет и поворачиваясь, спросила испуганно Анна. — Зачем Вы пришли сюда? Если б было нужно, я могла бы к Вам в дом пойти. Здесь очень грязно, дядюшка.
Иван Бурса опустил занавесь и прошёл внутрь. В руке знакомая трость с набалдашником в виде головы негра. В каморке было так мало места, что не повернуться не скрыться. От Ивана Бурсы исходил сильный запах вина.
— Ты хороша в этом платье, — пробулькал он гадким голосом, — как ты хороша.
Анна попробовала встать, но полная рука Ивана Кузьмича ухватила её за край платья.
— Погоди.
— Пустите! Вы пьяный! Уходите!
— Ты выучила свою роль? — спросил Бурса, не отпуская шёлковый край.
— Я никогда не буду играть в вашей богомерзкой пьесе, — Анна рванулась, затрещала разрываемая ткань. — Никогда!
— Как же ты не будешь? — негодяй, опираясь на трость, пьяно покачивался, его маленькие глазки налились кровью. — Как же ты не будешь, когда я, твой хозяин законный, прикажу!
— Я умру, — вставая на ноги, быстро проговорила Анна. — Умру. Утоплюсь или повешусь. Я не знаю ещё, будет вода рядом — утоплюсь, не будет воды — повешусь.
Бурсы тоже поднялся и, растопырив руки, пошёл на неё.
— Всё равно я жить не буду, я решила.
— Будешь, будешь!
Булькал Бурса, наступая на неё. Трость в его руке подскакивала. Своим грузным телом негодяй прижал Анну в углу.
— Будешь. Послушная девочка. Будешь, будешь. Потому, что ты раба моя, а я твой законный господин.
Анна только теперь поняла с каким намерением пришёл сюда этот ужасный человек. Она рванулась сколько хватило сил, но ударилась о тело негодяя, как о горячую пружинящую преграду. Тогда Анна Владиславовна дико завизжала и вцепилась ногтями в лицо Ивана Кузьмича.
— Нет, нет, пустите!
Не имея сил совладать с девушкой, которая, может быть, была и сильнее его, Иван Кузьмич поступил так, как иногда уже поступал в этой каморке с непокорными крепостными актрисами. Коротко размахнувшись своей уникальной тростью, он ударил Анну Владиславовну в лоб, точно головой негра между высоких изогнутых бровей.
Удар принёс желаемые плоды. Анна Владиславовна без сознания повалилась на пол. Негодяй отбросил трость, когда-то принадлежавшую самой мадам Дюбарри, склонился и разорвал на девушке одежду. После чего овладел ею тут же, в грязной каморке перед зеркалом на полу без жалости и промедления.
Через какое-то время Анна Владиславовна очнулась, но ничего уже не могла переменить. Она больше не кричала. Она не хотела кричать, потому, что зверь этот ожидал именно её крика. Она только прокусила насквозь собственные губы, так было ей в эти мгновения больно и страшно.
— Вам отомстят за моё бесчестие, — прошептала она, — Вам жестоко отомстят за меня.
— Некому отомстить, — усталым голосом сообщил Бурса, — твой граф Трипольский, дурак, пытался прорваться, но мои ребята его подстрелили как куропатку.
После того как Бурса, помахивая драгоценной тростью и насвистывая какой-то похабный мотивчик, покинул театр, Анна Владиславовна зажгла обе свечи, очень долго сидела перед зеркалом, но глаза сами собой смыкались и она прилегла на своём топчане. Девушку колотила дрожь, но каким-то образом она умудрилась заснуть.
Очнулась Анна Владиславовна от нового предчувствия. Что-то заставило её открыть глаза. Сквозь бревенчатые стены актёрской избы пробивался далёкий звук охотничьего рожка. Ударил колокол, ударил ещё раз, — тревожно, как на пожар.
Анна поднялась, переодела платье и выглянула в окно. Был уже рассвет. Над дорогой клубилась снежная пыль, поднятая удаляющимися охотниками.
«Конечно же, — поняла Анна, — охота. Злодеи все вместе собрались и поехали травить бедного оленя. Но почему колокол звонит? Праздник какой сегодня? Нет. Пожар? Так только на пожар звонят. Коли пожар, то какая тут охота. Шалят изверги, просто шалят, пугают нас».
Она припомнила случившееся накануне. Иван Бурса ударил её набалдашником трости чёрной головой негра прямо в лицо. От удара Анна лишилась сознания, и негодяй безжалостно овладел ею.
«А если у меня ребёночек от него будет? — с ужасом подумала Анна и сразу отбросила эту мысль. — Немощный, мерзавец, хилый. В таком возрасте ничего не бывает уже».
Припомнила Анна и спектакль, где главную роль предоставили несчастной Татьяне, сразу после этого жестоко зарубленной Бурсою. В который уже раз Анна Владиславовна пыталась понять и примерить на себя, что чувствовала эта несчастная девушка: грязные шарящие взгляды, хриплое дыхание, мерзкий хохот.