Крепостной шпион
Шрифт:
и беленькое пастушка с неестественно большой грудью, прикрыла ладошкой прозрачную юбочку между ножек, выписывающих очередной крендель.
— Отнюдь, я Клеопатре предан, Я пас овец не прикасаюсьКто-то из помещиков задремал и, когда на сцене звучала нежная флейта, звук её сопровождался сонным свистом и похрапыванием.
— Доколе ты, любезный, свои уста пустить не хочешь в дело, пусть же уста чужие воспоют.У одной из актрис, когда она оголилась, вставая, в свою очередь, на колени перед пастушком, обнаружилась приличная беременность, и после приложения уст женщину вырвало, что зрителям понравилось, даже послышались аплодисменты.
— Дрессировка! — восхищался Грибоядов. — Школа. Ты, Иван Кузьмич, педагогическое дарование.
Анна Владиславовна вздрогнула, когда на сцене в платье Клеопатры появилась Татьяна.
— Господа! Прошу внимания! — не удержался и выкрикнул Иван Кузьмич. — Прима!
Жадные взгляды нескольких человек, превратившихся на мгновение в одно сопящее алчущее создание. Хрипящее, подкашливающее, скрипящее креслами, пускающее слюну и газы, жадный взгляд этого единого потного животного упёрся поначалу в высокую кручёную причёску на голове Татьяны, опустился ниже, скользнул по всему её обнажённому телу и вновь вернулся на лицо.
Анна с трудом сдержалась от вскрика. Глаза Татьяны были глазами приговорённой к смерти. Очень красивое, и без того белое лицо, казалось прозрачным и одновременно с тем каменным.
— Ничего прима, — сказал Грибоядов, — бледная.
Анна Владиславовна, чтобы не крикнуть, не вскочить на ноги, вцепилась обеими руками в подлокотники своего мягкого кресла.
— Смотри, — просипел ей в самое ухо Бурса. — Смотри. Это твоя будущая. Помнишь, как ты меня перед всем обществом в Петербурге дураком выставила? Так я тебя вот здесь также выставлю, смотри пока. Смотри внимательно и запоминай свою роль.
«Запомню. И отомщу», — определила для себя Анна с неожиданной твёрдостью, и более не отводила глаз от сцены.
Пастушок на сцене, обеими руками обхватив за талию свою Клеопатру, грохнулся на колени и припал к ней. Лошадь во дворе перестала ржать, зато стали слышны смешки и шуточки, подглядывающих через щели наёмников.
Некоторые помещики закурили сигары. Возник и угас ленивый спор: сколько же он выдержит? Сколько же поцелуй может продолжаться? Заключили пари. Но скоро пастушок задохнулся, а конферансье в комическом фраке объявил вторую картину.
— Надоело. На охоту бы хорошо, на кабана. Когда же пойдём? — спросил у Грибоядова помещик Кокин, сидящий по левую руку от Бурсы. — Ружьишко-то не заржавело? — он хохотнул.
— Тише! Тише, господа! — попросил Бурса. — Сейчас самое смешное, господа. Суприз.
Тощий и голый Изврат с ошейником на шее въехал на сцену верхом на козле, тоже в украшенной сбруе. Изврат строил такие уморительные рожи и так дёргал жилистой выгнутой неправильно ногой, что помещики притихли и захихикали.
Навстречу ему из-за колоннады дворца на сцену выехала большая квадратная постель. В постели две «Спящие красавицы» под тонким шёлковым одеялом. Изврат слез с козла и долго крался по сцене к красавицам. Наконец, впрыгнул в постель. Смешки перешли в хохот. Анна Владиславовна ощутила, как потрескивает и ломается тонкая деревянная рукоятка под её бешено вцепившимися пальцами.
«Бежать, — подумала она. — Нет, сперва отомстить. Отомстить и бежать. Или отомстить и умереть…»
Шёлковые одеяла крутились вокруг трёх причудливым образом сплетающихся тел. Когда смех перешёл в хрип, девицы изящно уснули на своих местах, а Изврат скатился на другую сторону, изнемождённый на четвереньках начал удаляться по траве в тень колоннады.
В этот момент цепочка, связывающая его с козлом, натянулась и привела животное на постель. Козёл закричал, оказавшись на мягком тюфяке, разбудил женщин, и они с восторгом, под общее одобрение публики, стали его пинать, при этом заполняя театр громогласными героическими монологами, почему-то без рифмы. Татьяна, во время всех этих безобразных действий, неподвижно стояла в середине сцены. Глаза красавицы были сомкнуты, руки опущены безвольно вдоль тела.
Анна кусала губы, заставляла смотреть, но всё же не выдержала и отвернулась. Не желая этого понимать, Анна поняла, что именно было проделано с красавицей горничной. Анну затошнило.
Татьяна визжала на одной ноте. Невыносимый, режущий этот визг холодил душу. За стенами снаружи послышались оживлённые возгласы, после чего хлопнул пистолет, потом ещё один — впав в пьяное возбуждение, наёмники устроили пальбу, но визга так и не перекрыли.
— И с тобою будет то же, — приблизив свои жаркие липкие губы к самому уху Анны Владиславовны, прошептал Бурса — он явно наслаждался происходящим.
Перед глазами Анны будто опустилась пелена. Из горла поднялся ком, и она потеряла сознание.
По приказу хозяина Анну Владиславовну унесли несколько девушек и опять заперли в доме, в той же самой комнате. Долгое время она была без чувств, а когда очнулась и попробовала вспомнить: что же происходило на сцене, то при всём желании не смогла этого сделать.
Между вторым и третьим отделением, когда гости, распахнув двери театра, высыпали во двор помочиться и выпить вина с бутербродами, Иван Кузьмич прошёл за кулисы — он желал наказать Татьяну. Сцену освещали хорошо, а за сценой царил полумрак. Бурса запутался обеими ногами в каких-то тряпках, налетел спиной на деревянную балку, потом перепачкал мелом ладони, покрутился на месте, накапливая злость и сориентировавшись, наконец, оказался перед каморкой, в которой обычно переодевалась прима.