Крепы
Шрифт:
— Конечно, — сказала она. — Но мне кажется, — между словами она делала изрядные паузы, — чтобы хорошо разобраться в машине, нужно сначала увидеть детей. — Она напирала. — Или вы считаете, что нами можно пренебречь?! Здесь, между прочим, школа! Детское учреждение! — Голос ее нарастал. — Кроме того, целесообразно было бы осмотреть сперва классные дисплеи и рабочие места.
— Надо, — буркнул Геннадий Виссарионович, подталкивая меня в спину.
— Ну что вы, что вы, конечно, — спохватился я. — Давайте осмотрим классы, любопытно даже.
С самых первых минут, с самого аэровокзала меня не покидало легкое, лежащее где-то
Обычный, длинный коридор шел через весь этаж. По одну его сторону светлые квадратные окна, по другую — белые двустворчатые двери. В воздухе стояло еле различимое живое гудение. Определить его источник было невозможно.
— Что это? — спросил я. — Машина?
Но мне не ответили. Школа была богатой: наглядные пособия, действующие модели, специальное освещение и даже ковры повсюду. В каждом кабинете компьютер выводил на дисплей любую необходимую информацию. В части классов парты были оборудованы персональными рабочими местами.
Без предварительного стука мы тихо вошли в класс. Шел урок рисования. Я сразу понял природу гудения, услышанного той еще в коридоре. Звук воспроизводили сами дети. Как в этом, так и в следующих классах все ученики, не открывая ртов, очень тихо гудели.
Загремели парты: ученики приветствовали завуча вставанием.
— Садитесь, садитесь! — замахала она рукой. — Продолжайте урок!
Встретившись взглядом с молодой учительницей, я с трудом скрыл смущение. Именно ее я видел сегодня утром, бесцеремонно разглядывая в бинокль чужие окна. Теперь на ней было красное пончо и узкие красные брючки, подчеркивающие худобу ног.
— Я провожу урок по программе, — звонким голосом сказала она. — И попросила бы посторонних удалиться! — Она еще раз взглянула на меня и, как мне показалось, подавила смешок.
На большом квадратном экране дисплея была контрастно высвечена обнаженная натура: голова срезана верхним краем экрана, по худой ноге бесконечно долго падает красный шелковый халат…
— Это ваше изображение? — спросила завуч, обращаясь к учительнице.
— Да, мое, — отозвалась та. — Так легче поймать ошибку, и кроме того, они имеют возможность делать наброски как с изображения на экране, так и с живой модели. Кроме того, — голос учительницы сделался нервным и громким, — школа экономит средства — я не получаю ставки натурщицы.
— Наша школа не ограничена в средствах, — обрезала завуч.
Когда мы оказались в коридоре, она заговорила, оправдываясь:
— Видите ли, у учителей неизбежно возникают трудности. К несчастью, дети слишком много думают… Они слишком много думают о нас, и это не всегда хорошо… — Она горько вздохнула. — Потом это проходит.
— А почему они гудят? В знак протеста, что ли? — спросил я, но завуч мне не ответила.
В следующем классе, куда мы вошли, был спертый, тяжелый воздух: скорее всего, здесь не работали кондиционеры. На окнах — плотные светонепроницаемые шторы, все залито белым неоновым светом, почти не дающим тени. Дети были совсем маленькие — четвертый или пятый класс. Каждое рабочее место обеспечено маленьким профессиональным монитором. Мальчики и девочки сосредоточенно работали. Иногда дети отрывались от клавиатуры, что-то записывали в маленькие блокнотики. И при этом продолжали гудеть.
Учителя в классе не было. Я взглянул на большой дисплей. Формулы и цветные графики на экране сменялись со скоростью циркового фокуса. Сосредоточился, пытаясь разобраться, но зарябило в глазах, от напряжения даже закружилась голова, я ничего не мог понять.
— Где учитель? — спросила завуч. — Почему педагога нет на месте?
— Он умер, — не поднимаясь со своего места, ответил ближайший ребенок.
— Давно? — спросила завуч.
— Вчера вечером. — Это была светленькая, коротко стриженная девочка, она отвечала, не отрываясь от экрана.
Я попытался припомнить, что происходило в моем детстве, когда умирал школьный учитель. Как минимум, общее напряжение и поборы на цветы.
На уроке истории завуч устроила нас на пустующей задней парте, сама села сбоку. Погрузившись в воспоминания, я не сразу посмотрел на экран, а когда взглянул, то увидел, что он просто завешен картой. Им не пользовались. Карта была старая, с желтыми полосами на сгибах, и по ней гуляла обыкновенная указка. Я вздохнул с облегчением: обычный урок в обычной школе, немолодой усталый учитель, поочередные вызовы к доске и ответы с мест; даже то, что дети гудят, воспринималось как-то более естественно, нормально. Я подумал, что это они все-таки в знак протеста. Но когда прислушался к ответам, то понял, что школьники несут полную чушь. Они охотно и быстро указывали неверные даты, с уверенностью, но совершенно неграмотно работали с картами, увлеченно излагали мало относящийся к теме материал, притом учитель удовлетворенно кивал. Чем оживленнее говорил ученик, тем довольнее кивал учитель.
— Метод исторического несоответствия, — шепотом объяснила завуч. — Очень эффективен.
Во время перемены мы курили на лестнице возле открытого окна, и опять во мне зашевелилось беспокойство. В школе было неестественно тихо, никто не бегал, не раздавались обычные крики, только шорох шагов в коридорах и все то же гудение. Прикуривая вторую сигарету, завуч сказала:
— А теперь пойдемте на физику.
— Может быть, достаточно? — вяло воспротивился Геннадий Виссарионович, убирая зажигалку в карман. — По-моему, и так все ясно.
— Что вам ясно? — сухо спросила завуч. Смотрела она почему-то не на него, а на меня.
Прозвенел звонок, но в кабинет физики нам войти не удалось. Входить было некуда. Это был очень странный кабинет. Здесь не было парт, но все пространство занято: лежала, извиваясь, игрушечная железная дорога, в воздухе кружили два дистанционно управляемых вертолетика, мелькало что-то еще. По условно нарисованным мелом дорогам двигались игрушечные автомобильчики, я заметил колонну танков, медленно идущую из угла к центру, к серому картонному зданию. По полу, среди построенного из кубиков города, ползали несколько подростков, по виду десятиклассников, и у каждого из них в руках была коробочка дистанционного управления, а к отвороту синей куртки булавкой пришпилена маленькая резиновая кукла. С восторгом, высовывая языки, десятиклассники орудовали своей техникой, манипулировали дорогой, вертолетами и машинами. Они громким шепотом спорили друг с другом, разрушали и тут же воздвигали из кубиков новые здания. Педагог сидел на единственном здесь стуле возле окна. Когда я заглянул, он сказал: