Крепы
Шрифт:
— Нет… Я так… Показалось… Ты что-то говорила о нашем городе? Рассказывай. Правда, очень интересно. Ты говоришь, мертвые исчезают. А живые?
XV
Не хотелось думать о красной шипящей точке подожженного фитиля, но Анна все время против воли возвращалась к ней. Шнур горел очень долго, но все-таки он догорел до конца. От взрыва выпало стекло в окне, и здание почты наполнилась запахом гари. Проводив Эльвиру, Анна устроилась возле ящика рации. Рядом суетились два немецких офицера. По плану операция должна была завершиться в ближайшие несколько минут. Все время кто-то входил. На пол сыпались узкие телетайпные ленты. Расшвыряв начищенным сапогом битое стекло, генерал (Анна никак не могла понять, тот же самый это генерал или уже другой) что-то приказывал. Вошел солдат в рогатой каске. Генерал уставился на него.
— Нападение на бункер! — рявкнул солдат.
За окном, перегораживая улицу, медленно полз огромный танк. Механическое чудовище волокло за собою на буксире маленькую тележку. На тележке в узком деревянном ящике стояли толстые медные стволы. Луна хорошо отражалась в меди. За танком показались какие-то верховые — кажется, французы.
— Один робот уничтожен. Один сильно поврежден. — Солдат от страха выкатывал глаза.
— Кто это сделал?
Генерал почему-то посмотрел сначала на Анну, потом перевел взгляд на улыбающегося лилипута.
— Не важно! — сказал лилипут. — По-моему, беспокоиться мы не станем — не велика потеря. — Он неприятно щелкнул крышечкой своих часов. — Все сделано с запасом. Одним меньше, одним больше — значения не имеет… Пусть от робота только костюм останется, он все равно пригоден. Но кто? — Лилипут задрал голову, чтобы разглядеть солдата, принесшего неприятное известие. — Кто это сделал?
— Живые!
— Живых уничтожить! — пискнул лилипут. — Всех!
Он расхаживал по столу, мерил маленькими шажками расстояние между чернильницей и толстой коленкоровой папкой, поглядывал на часы.
— Через пять минут мы закончим! — торжественным голосом сказал он.
Из радиопередатчика раздавалось потрескивание, шипение. Большие черные наушники висели на спинке стула рядом с Анной, и, даже не желая того, она прислушивалась. В наушниках, переплетаясь и множась, существовали, казалось, одновременно тысячи разговоров: деловые сводки, военные приказы, объяснения в любви, бытовые беседы, разгоны подчиненным, кто-то договаривался о встрече, а кто-то прощался навсегда.
«Мне не уцелеть, не уцелеть… — со всею ясностью поняла Анна. — Ничего у них не получится… Сделай они хоть тысячу новых крепов — ничего. С природой спорить бесполезно… Мертвый ты или живой, ты все равно просто человек. Человек! — Она прикусила от боли губы… В наушниках шуршали только ею слышимые голоса — казалось, это голоса всего человечества, видимого и невидимого. — Творение не спорит с творцом…»
— Вот он! — Солдат показывал в окно.
Лилипут даже подпрыгнул. Он пощелкал пальцами и заставил генерала взять себя на ладонь. Оттуда, как с обзорной площадки, он смог выглянуть на улицу.
Танк медленно разворачивался. Огромные гусеницы отбрасывали гальку, один камушек звякнул в стекло. Французы осаживали своих лошадей. Ящик с медными стволами при резком повороте завалился набок. Но появившийся на улице человек ничего этого просто не видел. Тимур — Анна сразу узнала его — прошел сквозь сверкающую высокую броню, обратив на нее внимания не больше, чем на легкий порыв ветра. Мастер шел медленно; было видно, как он устал.
— Живые… — сказал генерал. — Опять живые!
Множество соединений, миллионы пощелкивающих реле. Анна протянула руку и твердыми пальцами взяла наушники. Голос председателя комиссии, несмотря на идеальное соединение, звучал как-то отдаленно, он с трудом прорывался в ее сознание.
— Умница, девочка… умница! — восторженно хрипел старик. — Мы победили, победили! Процесс пошел! Пошел!
«С чего это он решил? Какого рожна мы победили, когда ничего еще вовсе и не сделано… Все только предстоит!»
— Почему мы победили? — спросила она в микрофон.
— Сейчас! — простонал голос в наушниках. Голос старикашки-председателя стал приторно-сладким, дрожащим, и аккомпанементом к нему, сладким соусом к этой тягучей шоколадной конфете были шепоток, придыхание, поскрипывание стульев. Шепоток был столь явствен, что за ним легко угадывались остальные мертвые члены комиссии. — Сейчас все произойдет… Сейчас! — Он сдержанно кашлянул, и можно было даже увидеть капельки белой мокроты на дырчатой телефонной трубке рядом с вялыми, дрожащими губами председателя. — Увидимся еще!..
В наушниках стало тихо. Анна ощутила острую боль в позвоночнике — ее тело, будто большой бритвой, рубило пополам. Лезвие было ледяным. В зеленой шкале рации отражалось собственное чужое лицо. В последний раз в жизни она видела глаза своего учителя, так долго существовавшего в ней как второе «я», как чужой опыт, как неотъемлемая часть.
— Живых! — пискнул лилипут. — Живых… — Он просто задохнулся от ярости. — Всех уничтожить! Всех живых уничтожить!
Анна расстегнула верхнюю пуговицу плаща. Двое полицаев за окном, вывалившись из-за какого-то забора прямо навстречу Тимуру, вскинули свои винтовки.
«Что ему сделаешь? Что ему сделаешь? — подумала Анна. — Он живой. Просто живой мальчик, играющий в свою куклу. Кукла отдельно, ребенок отдельно! Что ему сделаешь?!»
Несколько бесполезных выстрелов в упор, и один из полицаев взял винтовку за ствол, хотел ударить Тимура прикладом. Полицай был уже почти прозрачным, невесомым, он растворялся в воздухе. Растаяло и оконное стекло, на его месте проступили почерневшие осколки и кривая рама сожженной почты.
— Генерал! — сказала она и поднялась со стула. — Генерал, мы, кажется, победили. Эксперимент завершен, — и сама поразилась своему голосу. — Вы правы! Всех живых без жалости уничтожить!