Крепы
Шрифт:
Книга первая
Стационар
«Потом, утречком, написав аккуратно протокол, ты покажешь, что способен заглянуть в сверкающие очи непокорному зверю…»
Алан
I
У самого кресла мой саквояж расстегнулся — не выдержали старенькие замки. Выпали и разлетелись по широкой трубе салона, зашелестели по мелкому ворсу красно-зеленого ковра документы — пришлось собирать. Хорошенькое начало — перепутать всю документацию,
Кресло оказалось неудобным. Голову как следует не откинуть, колени уперлись в теплый металл станины. Наполняя воздух ледяной пылью, гудели кондиционеры. Я еще раз проверил замки саквояжа и осмотрелся. За иллюминатором, по правую руку, мелко дрожал, сверкая под солнцем, алюминиевый бок крыла. Черные лопасти винтов смыкались в круги.
Впечатление было такое, будто смотришь в подзорную трубу с другого конца. Ускорением меня слегка прижало к креслу, и, когда я вновь выглянул в иллюминатор, за круглым толстым стеклом все уже переменилось. Бетонная высокая стена аэровокзала, тонкие высокие решетки, отражающие солнце, огромные окна, бегущий по гладкому полю красный жук микроавтобуса — все исчезло, и все осталось на месте. Аэровокзал выглядел как маленькая серая коробочка, похожая на пачку сигарет, микроавтобус превратился в красную точку — горячий уголек, прожигающий ткань серого летного поля.
Согласно выданному билету, моя напарница Арина Шалвовна устроилась где-то в заднем салоне, и поболтать оказалось не с кем. Конечно, я задремал. Пластиковый стаканчик пепси-колы, поданный услужливой бортпроводницей, так и остался в моей руке, когда я заснул — заснул безотлагательно, крепко, без сновидений. А когда очнулся и попытался расправить затекшие плечи, самолет уже шел на посадку. Через три дня, если все пройдет нормально, мы тем же рейсом должны были вернуться обратно.
Эту короткую поездку за чужой счет я себе практически выбил: документы уже были выписаны на другого, когда я получил письмо от Марты. Пришлось ударить кулаком по столу и потребовать, чтобы именно меня отправили в командировку в этот никому не известный город. Писем от Марты я не получал пять лет, с тех самых пор, когда мы с ней расстались. Были только открытки на день рождения и на Новый год — странные открытки, одинаковые, будто Марта когда-то купила две большие пачки про запас и теперь отправляла по штучке. На открытках, которые я получал ко дню рождения, была репродукция картины неизвестного художника XVII века — заводная кукла с недетским лицом, разряженная в шелка. Открытки, приходившие под Новый год, были попроще — неизменная белая роза с капельками росы.
Моя бывшая жена со свойственным ей грубым юмором утверждала в письме, что все еще обожает меня и вспоминает нашу последнюю ночь — притом ни слова о сыне, ни слова о работе, а в конце — неожиданная просьба приехать. Даже адреса не было: его я нашел на конверте. Название города ничего мне не говорило, никогда я о нем не слышал, и никто о нем ничего не знал. Но он существовал, этот город, и там даже был компьютерный завод, от услуг которого наша фирма теперь собиралась отказаться. Так сложилось, что через два дня после получения письма я с командировочным удостоверением в кармане сидел в неудобном пружинящем кресле воздушного лайнера, идущего на посадку.
Самолет поднялся в воздух в час дня, и так же в час дня его шасси коснулись бетона посадочной полосы. Я перевел часы и улыбнулся. Можно было и не переводить. В воздухе мы находились ровно час — никакого фокуса, просто переход
Никто нас не встречал. Пришлось нести чемоданчик Арины Шалвовны, и это меня немного раздражало. Кожаный желтый чемоданчик был невелик, но тяжел. Перетянутый двумя широкими ремнями, он был непомерно раздут, набит неизвестно чем. Отправляясь в такие короткие поездки, сам я ограничиваюсь саквояжем. Люблю его, старенький докторский саквояж, когда-то принадлежавший моему деду, земскому врачу. Я нашел его на чердаке запущенной родительской дачи, почистил, починил замки.
В небольшом голубом здании аэровокзала было довольно просторно и светло, но не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего контроль.
Миновав узкие никелированные барьеры и несколько стеклянных дверей, мы сразу вышли на площадь. Она была удивительно правильной круглой формы. Залитая свежим черно-синим асфальтом площадь глянцево посверкивала под ногами, и я подумал, что недавно здесь прошел дождь. Площадь была совершенно пуста — ни одной машины, ни одного человека, я не нашел даже голубей или воробьев. С самолета сошли только мы.
Я сверил свои часы с часами на стене аэровокзала: с большого квадратного циферблата с золотыми римскими цифрами и сверкающими стрелками взгляд скользнул на старенький ручной хронометр. Если саквояж я брал с собой только в поездки, то хронометр был в кармане всегда. У него выпуклое, сильно поцарапанное стекло, под которым плоско лежат коротенькие черные стрелки.
— Ну, слава Богу, поехали! — сказала Арина.
— На чем! — удивился я.
Только что площадь была совершенно пуста. Ни шума мотора, ни скрипа тормозов.
— На такси. — В голосе Арины не было никакой иронии.
Вероятно, я задумался и упустил момент, когда оно подкатило. Рядом с нами действительно остановилось такси. Шофер вышел из машины и, услужливо распахнув багажник, сам взял у меня чемодан. Обычный водитель в старенькой кожанке и джинсах, он все-таки производил странное впечатление — может быть, своей излишней вежливостью.
Арина Шалвовна, высокая блондинка с прямыми худыми ногами и красивым, северного типа, лицом, несколько меня смущала. Я человек спокойный и одинокий, а эта упрямая женщина привыкла, чтобы мужчина выполнял любую ее прихоть с первого намека. Следовало держать дистанцию: все-таки дама уже дважды побывала замужем, тридцать лет, и нет детей.
Если бы в самолете мы сидели рядом, то я бы лучше представлял, как себя держать. На аэродроме в Москве мы перекинулись разве что парой слов и по-настоящему разговорились только теперь, в такси. Оказывается, у нее, как и у меня, в этом городе был свой интерес. Здесь жила ее двоюродная сестра, с которой они давно не виделись.
— …Детьми еще целовались на прощанье, — рассказывала она, комфортно расположившись рядом со мной на заднем сиденье. — Вы представляете, никогда не думала, что поеду в такую даль! — Она наградила меня коротеньким взглядом. — А тут, нате вам — командировочка!
Квартира сестры располагалась в четвертом этаже обыкновенного блочного дома — как я понял, на самой окраине городка. Я проводил Арину Шалвовну до двери, донес чемоданчик, после чего поехал в гостиницу. Мы условились через три часа встретиться в конторе завода и вместе отметить командировку.
II
Номер в гостинице мне понравился — обычный средний номер: кушетка, застеленная белым казенным покрывалом, подушка в накрахмаленной наволочке уголком вверх, все аккуратненько (я давно не был в командировках и немножко отвык), полированный столик с графином, кресло и телевизор, за который, как я подумал, непременно придется доплачивать. А в общем, очень прилично: туалетная комната, душ, солнечная сторона… С десятого этажа открывался превосходный вид на город.