Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
«Железный поток» превратился в огненный таран ненависти к врагу. Воля Кожуха, объединившего силы полураздетых, почти безоружных людей, превратила колонны его армии в стальной обоюдоострый меч, который рассек мятежную Кубань и вывел отряды, обозы и семьи его солдат на соединение с частями Красной Армии.
«Но тут сейчас нет Кожуха. Иначе нам бы никто не позволил развертывать самоуправный КПП. Есть, наверное, план эвакуации заводов и учреждений, а остальное движется стихийно. И эта стихия, может быть, захлестывает план».
Надо было самому увидеть,
Сердце Осипова все больше ожесточалось. Он еще и еще раз убеждался, что для него сейчас только одно место в жизни – в бою с врагом его народа.
…Вокзал встретил Ведрова и раненых сутолокой, шумом и неопределенностью: расписание не выдерживалось, управление коменданта и билетные кассы были далеко от станции – на Холодной горе, где старшие команд толкались в очередях по двое-трое суток.
Законным путем быстро выехать было невозможно, а раненые не могли ждать долго. Только дополнительная разведка могла подсказать, что делать дальше, на какую хитрость пойти…
В конце концов все же удалось выяснить, что поезд на Пензу отправляется через пять-шесть часов. Отсутствие билетов не волновало. Главное, попасть на перрон, а там уж решить вторую проблему – сесть в поезд.
План операции с большой активностью разрабатывали все.
…Наступило время действовать.
Команда во главе с Ведровым, помогая друг другу, двинулась к калитке, ведущей на перрон. Путь им преградила женщина, одетая в официальную железнодорожную форму, которая ведала пропускным режимом.
Ведров, поздоровавшись, представился:
– Товарищ дежурная! Я врач полка, везу раненых летчиков. Мой помощник ушел к коменданту и вот-вот должен прийти с билетами.
– Ну и что?
– Прошу вас пропустить моих подопечных на платформу, вон на те дальние скамеечки, а то им двигаться и стоять трудно. Если ждать до посадки, то потом их затолкают. А я, если вы пожелаете, останусь около вас и буду ждать билеты.
Дежурная вначале не согласилась, но общие уговоры да и вид раненых в конце концов возымели свое действие:
– Ладно уж, проходите. Состав будут подавать на вторую платформу, так что давайте перебирайтесь сразу туда.
Раненые двинулись на перрон, а Ведров дипломатично остался у калитки, чтобы своим поведением окончательно убедить женщину в благих намерениях ждать своего помощника с билетами.
Отойдя в сторонку, доктор приспособил деревянный ящик с медикаментами вместо табурета и с невозмутимым видом уселся на него, привалившись спиной к ограждению перрона. Чтобы как-то занять время и не выдать своего нетерпения стражу калитки, вытащил из полевой сумки, висевшей через плечо, медицинские документы полка и стал их сортировать в календарной последовательности.
Прошло немного времени, и от команды к калитке вернулся старшина Горбатов:
– Иван Ефимович,
Ведров вопросительно посмотрел на дежурную. А та, улыбнувшись уголком рта сказала:
– Ладно уж, доктор, идите. Им там всем плохо. Да лечите их побыстрее и получше.
Ведрову стало неловко за разыгранный обман. Он понял, что женщина догадалась об их проделке давно. Он как-то по-домашнему, извиняющимся тоном, тихо сказал:
– Спасибо. Хорошая вы…
Теперь команда была в сборе. Решили садиться в первые три вагона, потому что они будут самые дальние от вокзала и к ним люди на посадку прибегут в последнюю очередь. Рассчитали, где будет стоять паровоз, где двери вагонов. Определили, кто кому будет помогать садиться в вагон, кто занимать места.
Словом, диспозицию разработали по всем правилам военной науки.
Наконец подали пустой пассажирский состав, и раненые, несмотря на их недуги, оказались в вагонах одними из первых.
Но мало было занять места. Их надо было сохранить.
Людей в вагонах все прибавлялось: сверху донизу на всех полках сидели люди. Люди стояли в проходах вплотную друг к другу, а между человеческими телами – чемоданы, чемоданчики и разные вещи. Многие из пассажиров с оружием. Никто не спрашивал билетов, проверить их было невозможно. Желающие уехать все прибывали, но наступил момент, когда уже нельзя было войти в вагон и невозможно выйти из него. Стоял невообразимый шум: люди разговаривали, ругались, смеялись, и все это одновременно.
Состав простоял на станции до вечера: прокатилась через него воздушная тревога, прогремела зенитная стрельба, прогудели моторами невдалеке немецкие самолеты. Однако на этот раз станцию не бомбили. Как всегда при воздушном налете, в неуправляемой массе людей оказались и паникеры, которые, побежав, потянули за собой менее стойких. В вагонах народу поубавилось, дышать стало легче. Пассажиры начали устраиваться всерьез и надолго. Начало темнеть, и состав тронулся. Ехали коммуной, сухой паек, что взяли в части, имеющиеся деньги сложили в общий котел. Всем командовал Ведров. Он определял не только перевязки, но и наряд: кому дежурить, кто идет за кипятком, а кто – за покупками. Однако, как ни растягивали наличные запасы, в конце пути ехали голодные: ни сухарей, ни денег.
Наконец прибыли на новое место. Но их тут никто не ждал. Руководство запасного полка не знало, когда, кто, откуда, каким числом и транспортом прибудет к ним. Принимали по командировочным предписаниям и без оных, с документами и даже без таковых. Летчики и штурманы, инженеры и техники, политработники и всевозможные авиаспециалисты, каждый со своей ношей успехов и горя, радости и злости, с верой в будущее и с сомнениями, одиночки и целые группы – все с большими трудностями размещались в уже переполненных казармах и переделанных под жилье конюшнях. Устраивались, объединялись во временные подразделения и брались на скромный тыловой кошт.