Кресси
Шрифт:
Между тем противники взвели курки, хотя овин по-прежнему разделял их. Один из приспешников Маккинстри прокрался в зарослях полевой горчицы и занял удобную позицию на фланге у Харрисонов, которые приготовились ломать ворота. Его обнаружили, раздался предостерегающий возглас, и Харрисоны отошли. Последовала пауза, а затем началась обычная гомерическая перебранка, с тою лишь особенностью, что здесь, на Западе, она была хитроумно рассчитана на то, чтобы спровоцировать противника открыть огонь.
— Что же вы не колошматите ворота, вы, ублюдки? Они ведь вам сдачи не дадут!
— Он боится, что щеколда выстрелит!
Смех со стороны Маккинстри.
— Да ты покажись из травы, суслик вонючий!
— Где ему! Он душу в пятки обронил, найти не может.
Издевательский хохот Харрисонов.
Каждый дожидался того единственного
— Ну что же вы, боитесь подойти к овину? — язвительно спросил Дик Маккинстри. — Или вы думаете, там кто прячется?
— Я вам скажу, кто там прячется, — раздался хриплый, сдавленный яростью голос с холма. — Там Кресси Маккинстри и учитель прячутся в сене.
И Харрисоны и Маккинстри обернулись на голос — никто не заметил, как его обладатель появился у овина. Но в следующую минуту они испытали еще большее потрясение, ибо в ответ из глубины овина прозвучали слова миссис Маккинстри.
— Ты лжешь, Сет Дэвис!
Шериф не успел даже обрадоваться появлению свидетеля, как уже это благоприятное обстоятельство было обесценено, потому что в овине нежданно-негаданно оказалась миссис Маккинстри. Нет, положительно его преследовал злой рок! Женщина ввязывается в драку, да к тому же еще пожилая! Силой выдворить из овина белую женщину — этого неписаный рыцарский кодекс Юго-Запада категорически не допускал.
— Осади назад, — мрачно приказал он своим людям. — Назад, и пусть этот овин катится к дьяволу. Но тебе, Хайрам Маккинстри, я даю пять минут на то, чтобы оторваться от бабьего подола и убраться отсюда подобру-поздорову!
Он совершенно рассвирепел из-за собственной минутной слабости, считая себя жертвой гнусного обмана. Снова, казалось, в воздухе нависла угроза первого выстрела, и снова наступила отсрочка — ибо из-за овина, побрякивая шпорами и держа дробовик в руке, вышел, шагая во весь рост на виду у противника, Хайрам Маккинстри.
— Насчет того, чтобы мне через пять минут отсюда убраться, — сонным, равнодушным голосом начал он, — это еще видно будет, как выйдет срок. Но вот сейчас были тут сказаны слова между моей женой и Сетом Дэвисом. И прежде всего прочего ему придется взять свои слова обратно. Моя жена сказала, что он лжет. Я тоже говорю, что он лжет. И я готов подтвердить это.
Правило, по которому на личное оскорбление отвечают прежде всего, существовало на Юго-Западе слишком давно, чтобы можно было на это что-нибудь возразить. Враждующие стороны стояли молча, и все глаза устремились туда, где только что находился Сет Дэвис. Но он исчез. Куда же он делся?
Когда миссис Маккинстри выкрикнула из глубины овина свое яростное опровержение, он воспользовался всеобщим замешательством, подпрыгнув, ухватился за торчащий из-под стрехи пук сена и, подтянувшись, вскарабкался под крышу. И в эту самую минуту против него на осыпающейся куче зерна появился учитель. Ненавидящие взгляды их встретились, но прежде чем Сет успел издать хоть звук, учитель, выпустив ружье, схватил его за шею и свободной рукой сунул ему прямо в тяжело дышащий разинутый рот горсть мягкого пыльного сена. Завязалась яростная немая борьба; сено, по которому они катались, заглушало все звуки и скрывало их от тех, кто был снаружи, но потревоженное влезавшим Сетом и разворошенное дракой, оно начало слой за слоем оползать из-под крыши и сыпаться на землю. Учитель тоже стал съезжать вместе с Сетом, толкая перед собой своего врага. Осатаневший миссуриец разгадал его замысел и сделал отчаянную попытку вырваться; ему удалось подогнуть
Все это произошло так быстро и так бесшумно, что вызов Маккинстри оказался обращенным уже к бесчувственному телу, которое тут же, у всех на глазах, было погребено все еще сыпавшимся сверху сеном. Его бросились поднимать — перед ними была лишь гора сухих трав, вероятно, обрушившаяся из-под крыши от неосторожного движения осажденной в овине миссис Маккинстри; даже она сама не подозревала о смертельной схватке, происходившей у нее над головой.
Учитель с трудом поднялся под крышей во весь рост, задыхающийся и полуослепший от пыли, кровь оглушительно стучала у него в висках, но голова его была ясна и душа исполнена воинственного торжества. Не зная истинных размеров одержанной над Сетом победы, он поспешил подобрать в сене дробовик, проверил затвор и стал ждать нового нападения. «Он хотел меня убить, — твердил он себе, — он убил бы меня, если бы сумел. Если он полезет опять, я убью его». Ему не приходило в голову, что в этом нет логики и что такие мысли противоречат всем его принципам. Очевидно, даже самый миролюбивый человек, если ему случится взглянуть в глаза смерти, лицом к лицу столкнувшись с врагом, готовым его убить, по какому-то странному парадоксу перестанет так высоко ценить жизнь — свою и врага, — как ценил прежде. Но Форд не услышал ни звука. Ожидание бесило его: он уже не боялся первого выстрела, он в нетерпении призывал его. Что они делают там внизу? Готовятся на него напасть во главе с Сетом?
Он прислушался и различил отдаленные возгласы и глухой, тяжелый конский топот. Он вдруг с испугом и яростью подумал, что это, должно быть, люди Маккинстри удирают, потерпев поражение, и этим испугом, этой яростью впервые отождествил себя с ними. Но звуки приближались, и можно уже было разобрать, что кричат:
— Эй-эй! Постойте там! Шериф!
Это был голос агента Стейси.
В ответ раздался невнятный ропот. Между тем приказ подхватил другой голос, слабый, не геройский, знакомый:
— Приказываю прекратить это! Слышите?
Издевательский смех был ему ответом: голос принадлежал дяде Бену.
— Не суйтесь. Здесь не до шуток! — грозно сказал шериф.
— Он в своем праве, шериф Бригс, — торопливо проговорил Стейси. — Вы здесь защищаете его интересы. Это его земля.
— Что? Этого вот Бена Дэбни?
— Ну да. Он и есть Добиньи, который купил у нас титул на землю.
На минуту стало тихо, затем внизу заговорили.
— А это все означает, ребята, — перекрывая всех, раздался благодушный голос дяди Бена, — что этот молодой человек, хоть он, конечно, желал добра и порядка, все же немного поторопился и слишком круто загнул, что пригласил шерифа. У нас с вами тут шерифу делать нечего. И решать наши с вами дела надо не казенными бумагами и не дробовиками. Такое дело требуется обмозговать сообща, по-дружески, за стаканом виски. Ежели кому какой вред был причинен, ежели пострадал кто, шерифу будет порицание, а я все возмещу. Вы ведь знаете меня, ребята. Это я, Бен Дэбни, или же Добиньи, как кому больше нравится.
Снова стало тихо, но страсти еще, как видно, не улеглись. Тишину нарушали саркастические слова Дика Маккинстри:
— Что ж, ежели Харрисоны не в обиде, что их луг потоптали несколько белых джентльменов…
— За это шерифу будет порицание, — поспешил вмешаться дядя Бен.
— И ежели Дик Маккинстри не в обиде, что у него штаны порвались, пока он ползком по траве пробирался…
— И это уладим, ребята! — весело ввернул дядя Бен.
— А кто уладит вот это? — прогремел голос старшего Харрисона, который споткнулся обо что-то, перебираясь через нападавшее сверху сено. — Здесь в сене лежит Сет Дэвис с проломленной головой. За это кто будет расплачиваться?