Крест Евфросинии Полоцкой
Шрифт:
Но весь его скептицизм испарился, едва они добрались домой и подключили ноутбук к Интернету. Информации о кресте Евфросинии Полоцкой было мало. Но, когда на экране появилось изображение восстановленной реликвии, Гаутама замер.
Он наконец осознал, о какой красоте идет речь. И о каких деньгах.
Реликвия бесценна уже одним тем, что это XII век. Но ее внешний вид… Это действует завораживающе, вызывает сильные эмоции, восхищение человеческим гением. И рождает в душе прекраснейшую музыку. Да, настоящий крест поврежден. Но он, должно быть, воздействует
«Ни один из обеспеченных людей не устоит. Они отдадут все – деньги, квартиры, бизнес. Это безумие», – думал Гаутама, не в силах оторвать взгляд от экрана ноутбука.
А потом он вдруг понял, что его жизнь входит, да нет – уже вошла в новую колею. Этот крест даст ему шанс все переиначить, начать жить так, как он давно хотел.
Можно будет закрыть глупый, неприбыльный, портящий карму магазинчик. Пропихнуть Ингу в театральный, раз уж ей так хочется. И уехать в Тибет. Самый настоящий, а не виртуальный. С его белоснежными горами, безмятежно голубым небом. Там и только там дух может воспарить к высотам самосовершенствования. Лишь полет. И никаких страданий.
А Инга… Это просто этап, который нужно было пройти. Точно так же, как Сиддхартхе нужно было вступить в брак с принцессой Яшодхару, чтобы понять: мирские радости не умаляют страданий, которыми наполнена жизнь. Ничего не меняется. На перепаханном поле птицы выклевывают червей из земли, одни живые существа могут жить только ценой смерти других. Все люди смертны, ни богатство, ни знатность не защищают от кончины. И прокаженные пугают своим уродством, напоминая: болезни подстерегают любого, всех и каждого. Молят о подаянии нищие: мимолетно богатство. И только лишь мудрецам, погруженным в самосозерцание, дано понять причины страданий, а значит, и избежать их…
– Все отменяется, – прервала Инга его умиротворяющие размышления. – Мы не будем этим заниматься.
От изумлении и досады Гаутама не смог вымолвить ни слова. Впрочем, его жену никогда не требовалось упрашивать что-либо объяснять.
– Саша, это грех… Когда я увидела, как выглядит этот крест, во мне все перевернулось. В нем есть Бог, понимаешь? И мы не можем продавать Бога, наживаться на нем. Это невозможно! В конце концов, вспомни фильм Мэла Гибсона! Иисус и так достаточно пострадал!
– Но послушай…
Она его гневно перебила:
– Не буду! И не вздумай меня грузить своими буддистскими штучками. Не покатит! Неужели ты слепой?! Разве не видишь, что эта вещь не могла быть создана просто так! В ней отражается Господь! Какая же я была дура!
«Дурой была, дурой и осталась», – подумал Гаутама.
И стал говорить о том, что Ингу всегда волновало больше всего на свете. О театральном, о лучших театрах, ролях в кино.
Но лишь четче обозначилась морщинка на лбу. И со всей мощью неукротимой энергии жена продолжила настаивать на своем.
…«Надо что-то делать, – думал Гаутама, прислушиваясь к стонам спящей Инги. – Мне понадобится ее помощь. Срочно требуется что-то придумать,
Он встал с кровати и поставил диск с успокаивающей дивной музыкой Тибета. У жены всегда такой глубокий сон, что над ухом хоть из пушки пали: ноль реакции. А ему сейчас важно принять решение, и музыка всегда помогает сосредоточиться.
Прислушиваясь к нежным звукам, Гаутама мысленно перенесся на белоснежную вершину Кайлас. И сразу же треснул себя ладонью по лбу! Конечно же, как он только раньше не догадался! Если ситуацию нельзя изменить, ею надо воспользоваться! Инга прислушается к его аргументам, обязательно прислушается…
***6
Первые предположения о том, что Василий Рыжков завалил работу, появились у Андрея Ларионова уже несколько дней назад.
Рыжков, еще не успев оказать услугу, всегда имел обыкновение являться за деньгами. А теперь мало того, что не звонит, не интересуется, когда будет произведен расчет. Так еще и свой мобильник вырубил.
Металлический женский голос равнодушно сообщает:
– Абонент отключен или находится вне зоны действия сети.
Потеряв надежду дозвониться до Васи, Андрей, едва появилась возможность, поехал к Рыжкову домой.
– Нетути Васьки, – заявила его мать и икнула. – Нетути, уже третий день дома не появляется, засранец.
Андрей извлек из портмоне пару купюр и ловко просунул ногу в норовившую вот-вот захлопнуться дверь.
– Я к Василию по очень важному делу. Вася сам меня просил с ним связаться. Может, все-таки скажете, где ваш сын? – стараясь не морщиться от источаемого женщиной амбре, поинтересовался он. – Это прежде всего в его интересах!
Глубоко вздохнув, мама Рыжкова опять упрямо заталдычила:
– Говорю, нетути, значит, нетути.
«Надо же, даже у алкоголичек, жаждущих опохмелиться, есть материнский инстинкт», – удивился Андрей.
Он вернулся в раскаленную, как жестянка, душную вишневую «девятку» и стал обдумывать ситуацию.
Сто процентов мамаша знает, где затаился ее непутевый сыночек. Но если даже муки абсистентного синдрома и перспективы опохмелиться ледяным пивком не развязали ей язык, то новые попытки договориться отменяются. Напрасно потраченное время.
Придется, как говорил вождь мирового пролетариата, идти другим путем.
Андрей взял сотовый телефон, набрал номер, изложил суть проблемы. И через два дня получил полную информацию о местонахождении незадачливого подельника.
Оказалось, Василий скрывается у приятеля своей алкоголички-мамаши, проживающего в районе Олимпийской деревни. Сам из дома не выходит. Мамашиного дружка, такого же, видимо, алкоголика, упрятали на две недели за решетку по причине грубого нарушения общественного порядка. Так что мамаше приходится напрягаться и тарабанить через пол-Москвы авоськи с продуктами. Приезжает она к сыночку утром, а вечером впадает в обычное состояние пьяного коматоза. Но материнский инстинкт – великое дело – следующим утром опять едет к Ваське.