Крест и меч
Шрифт:
Когда пастух остановил кровь овчарке, Иуане решился подойти к нему:
— Бог в помощь, пастух. Не тебя ли зовут Куще?
Пастух поднял голову и просверлил царевича недоверчивым взглядом.
— Да. А ты кто такой?
— Меня зовут Иуане, — царевич приветливо улыбнулся, отложив в сторону лук с колчаном, полным стрел, и поправил свои черные усы. — Я гость твоего друга-монаха, что живет в сторожевой башне. Он сказал мне, что ты мог бы пойти со мной в Великую Армению к Ноеву ковчегу, который был построен по приказу Господню. Это вызывает у меня уважение — не у каждого хватит духа отправиться в столь далекий путь.
Взгляд Куще потеплел:
— Метко же ты стреляешь из лука, Иуане. Да подаст тебе Господь благодать Свою! Давай-ка пойдем к моему стаду и поговорим о Христе, Его Матушке и о деяниях святых. Слава Богу, ты добрый христианин, а не поганый
Иуане улыбнулся:
— Рад был помочь тебе, Куще. А как давно ты познакомился с Геором?
— Сам я сирота, вырос у тетки. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, тетка дала мне десять овец и отпустила на все четыре стороны, потому что я дрался с ее сыновьями своими двоюродными братьями, даже с теми, которые были гораздо старше меня. Одному я нечаянно даже сломал ногу. Вот и отпустила меня тетка на все четыре стороны. Наградил меня Господь огромной силушкой, но стала она моим проклятием, потому что не могу я жить среди людей.
Раньше проживал я в одном селе, помогал местному кожевнику мять шкуры. Однажды выпил пива, заиграла силушка. Подрался я с парнями и опять одному руку сломал, другому ногу, не говоря уже об ушибах и ссадинах. Подошел тогда ко мне старейшина и посоветовал, чтобы я ушел из села и жил один, а не то убьют меня, невзирая на мою богатырскую силу. Не дожидаясь, пока жители селения соберутся на ныхас и вынесут мне приговор, ушел я прочь в поисках новой жизни.
Так я очутился здесь, на Ахсаде. Пасу овец, продаю шерсть, мясо и сыр. На вырученные деньги покупаю зерно, мед и хлеб. Отца же Геора я встретил еще в первый год моей жизни здесь. Он покрестил меня в горном потоке и научил Иисусовой молитве, а также молитве «Отче наш». Так и живем мы на одной горе, встречаясь по воскресеньям у него в сторожевой башне.
Я защищаю его от разбойников, а он помогает мне, скрашивая мое одиночество и вразумляя меня высокими истинами христианства…
Иуане и Куще подошли к большой пещере, возле которой паслась отара овец голов в пятьдесят, рядом бегало несколько овчарок. Пастух с любовью занес раненую собаку внутрь пещеры и положил ее на циновку:
— Что же ты, старина Буян, не порвал в клочья этих волков? Совсем постарел! — Куще перевязал тряпкой раны пса и вышел наружу, где Иуане ждал его, присматривая за овцами. — Ну что, гость мой, предлагаю тебе попасти овец вместе со мной, ужин и ночлег с меня.
Казнь кагана
Восходящее солнце освещало крыши домов и дворцов столицы Хазарского каганата — степной красавицы Итиль. Ночь осторожно отступала. Светило воров — луна — растворялась в голубизне просыпающегося неба. Золотые лучи новорожденного солнца стирали с улиц ночную грязь. Послышался протяжный голос муэдзина, сзывающий на молитву последователей Магомета, а христиан звали на утреню удары била. В хазарских синагогах начиналось чтение Торы. Грешники плелись дремать в свои жилища или, пытаясь очиститься от ночных грехов, шли вместе с праведниками в дома молитвы, пряча от стыда свои одутловатые лица от их светлых очей. У центральных ворот ночная стража сменялась дневной. Стражники отправлялись спать, со смехом пересказывая события минувшей ночи, которая была насыщена грехом, как спелая слива мякотью. Заступившая дневная стража лениво наблюдала, как в город вереницей движутся сотни караванов со всевозможными товарами, привезенными со всех концов земли. По великой реке с севера, как и с юга, от Каспия, шли груженые ладьи. Итиль называли городом тысячи и одной лавки — торговля для многочисленных жителей столицы Хазарского каганата была
Тысяча домов этого сказочного города служили пристанищем для любителей всевозможных удовольствий. И лишь один дом на тысячу был домом молитвы. Вино, опиум и гашиш в изобилии употреблялись в специальных курильнях, где танцевали изысканные танцовщицы, услаждая богатых посетителей, возлежащих на больших подушках. На постоялых дворах, где останавливались купцы со слугами, военачальники и другие благородные персоны, музыка не утихала ни днем ни ночью. Перед заходом солнца один итильский мулла заключал браки на одну ночь или на сутки, что привлекало многих сластолюбцев и при этом считалось законным у некоторых последователей Магомета. Любители азарта находили утешение, играя на золото в нарды или шахматы. Бывало, что проигравшегося тут же продавали в рабство, если он не успевал в отчаянии заколоть себя кинжалом.
Богатство — всегда хорошая почва для греха. Но с первыми лучами солнца, как нечисть, расходились-разбегались грешники кто куда и просыпались мастеровые и торговые люди. Оживали все шесть итильских базаров. К ним направлялись груженые доверху тележки, запряженные ишаками и лошадьми, верблюды, как одногорбые, так и двугорбые, лошади, запряженные в повозки, и мускулистые носильщики, тащившие по улочкам города огромные тюки. Купцы стягивали весь свой товар в предвкушении удачной торговли.
Хитроумный рахдонит Менагем имел несколько больших лавок в самом центре столицы, где торговал золотом, драгоценностями и благовониями. Он встал поутру, когда мусульмане спешили на пятничный намаз, и дал лавочникам несколько указаний. Затем он отправился на центральную площадь, ко дворцу кагана. Менагем вечером должен был присутствовать на приеме у царевны Русудан. Чувствовало его сердце, что в каганате скоро грядут большие перемены. Сегодня все жители Итиля были возбуждены, потому что вчера глашатай объявил о том, что в полдень состоится известный хазарский обряд «всесожжение». Это обычно помогало установить в стране мир и порядок, но что-то подсказывало Менагему, что в этот раз священное лукавство не сработает.
Новый воинственный народ — печенеги — ударили своей конницей с востока, разграбили несколько хазарских городов и заняли три крепости. Печенеги не были простыми степными грабителями и готовились не больше, не меньше, как к завоеванию каганата. Подняла голову и языческая Русь — князь Игорь изгнал хазарских сборщиков дани и сам наложил дань на северные славянские племена. Внутреннее благополучие каганата зависело только от притекающих в государство богатств, а они таяли день ото дня. Участились грабежи торговых караванов со стороны диких горцев и неуправляемых степняков. Воинственные мусульманские народы рвались к контролю за Дербентом. Византийцы успешно справлялись с болгарами и безжалостно подавили восстание черни в Каппадокии. Ромеи не уставали плести интриги против каганата, раздраженные изгнанием из Алании греческого духовенства. Роман Лакапин не признал Саурмага законным царем и призвал всех христиан поддержать законного эскусиократора Оса Багатара. В ущелье, где тот остановился со своим отрядом, с каждым днем прибывали все новые аланы, как верные, так и раскаивающиеся в своих заблуждениях.
Подданные Аарона II не чувствовали себя в безопасности и искали причины многочисленных бед, обрушившихся на Хазарию. Сюда можно было включить и чудовищное по силе землетрясение, случившееся вскоре после атаки печенегов, что до основания разрушило два хазарских поселения. К тому же, не за горами были холода, когда торговля замирает, а казна пустеет. Аарон II не знал на что в будущем он будет содержать армию.
Первыми начали смуту христиане Итиля, проповедуя на площадях, что все беды в Каганате — это справедливое наказание Божье за то, что при помощи хазар новый аланский царь, трон под которым шатается, как во время землетрясения, изгнал ромейское духовенство. Местный епископ не боялся обличать Саурмага как вероломного и подлого сластолюбца. В своем дворце Саурмаг завел гарем, чем вызвал неудовольствие и христиан, и иудеев, а раздражение мусульман тем, что даже на официальных приемах часто появлялся в пьяном виде. С каждым днем его популярность падала, а законный царь Ос Багатар возвращал утраченное влияние. В Хазарском каганате жило много алан, и они пытались определять политику в государстве. Они поддержали Итильского епископа и послали в Магас посла к Саурмагу с требованием распустить гарем и прекратить растранжиривание казны и прочие бесчинства, иначе гнев Божий падет как на Аланию, так и на Хазарию. Они грозили Саурмагу не только гневом Божьим, но и острыми мечами.