Крест и нож

Дэвид Вилкерсон

Название оригинала:

“The Cross and the Switchblade”

David Wilkerson

В повести «Крест и нож» нож не используется как инструмент для нарезания хлеба, а как орудие для пролития человеческой крови.

Крест - это не просто два куска

дерева, сбитые гвоздями, а символ Божией любви и милости. На первый взгляд-противоречие! Что общего может быть между Крестом и ножом?

История молодых людей в этой книге доказывает, что Крест сильнее ножа.

Если Вы сомневаетесь, что греховная, грязная жизнь не может измениться под влиянием Божией силой, прочитайте эту книгу. Вы ощутите, что Ваша жизнь никогда не будет той же. По крайней мере, изменится Ваше отношение к Богу, к духовным вопросам.

Мое пожелание заключается в том, что Вы через эту книгу ощутите Божие благословение, Бога, в Которого Вы еще не верите!

Ханну Ю. Хаукка Президент христианского

Международного Русского Радио-Телевещания

Давид Уилкерсон, молодой деревенский проповедник, взял на себя одинокую и, очевидно, обреченную на провал миссию.

Он вышел на улицы и трущобы города Нью-Йорка к самым крупным шайкам большого города, чтобы рассказать об Иисусе ожесточенным, глубоко окунувшимся в преступность подросткам.

В начале они хулили Бога и угрожали проповеднику. Они встречали его насмешками и оскорблениями. Были времена сомнения и страха. Но, в конце концов, шумная толпа увидела, как их главари на асфальте городской улицы преклонили колени для молитвы.

Заблудшие, погрязшие в грехе парни и девушки через веру в Бога обрели новую жизнь. Выпустив из рук нож, они выбрали Крест. Крест победил.

Эта странная история началась однажды вечером, когда я читал в своем кабинете журнал "Лайф".

На первый взгляд в нем не было ничего, что могло бы заинтересовать меня. На одной из страниц был помещен рисунок, изображающий сцену судебного процесса, происходившегов Нью-Йорке, в 550 км отсюда. Я никогда не "бывал в Нью-Йорке и даже не собирался ехать туда, разве что взглянуть на статую Свободы. Я было начал листать страницы, но мое внимание привлекли глаза мальчика, изображенного на этом рисунке. Одного из семи подростков на судебном процессе об убийстве. Художнику удалось запечатлеть выражение такой ненависти, замешательства и отчаяния в чертах его лица, что я всмотрелся в рисунок еще раз, более внимательно, и вдруг, неожиданно для себя, заплакал.

— Что со мной? — спросил я себя вслух, торопливо смахивая слезу. И еще раз пристально всмотрелся в рисунок. Там были изображены подростки. Они были членами шайки "Драконы". Внизу, под рисунком, помещался рассказ о том, как в Хайбридж парке в Нью-Йорке ими был жестоко убит 15-летний подросток Майкл Фермер, больной полиомиелитом. Семеро подростков нанесли ему семь ножевых ранений в спину и избили солдатскими ремнями. После всего этого они ушли прочь, приговаривая: "Здорово мы его отделали".

Эта история вызвала у меня отвращение. В нашем небольшом горном городке такие вещи казались невероятными. Вот почему я был буквально ошарашен мыслью, как будто ворвавшейся извне: "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам".

Вначале я даже рассмеялся: "Мне ехать в Нью-Йорк? Провинциальному священнику, ничего не смыслящему в этих делах?" "Поезжай в Нью-Йорк и помоги этим ребятам", — эта мысль не давала мне покоя, она преследовала меня, она существовала независимо от других моих мыслей. "Я буду выглядеть глупцом, я ничего не знаю об этих подростках и ничего не желаю знать".

Все было напрасно. Эта навязчивая идея не покидала меня. Я должен был ехать в Нью-Йорк, и более того, — я должен был ехать немедленно, пока не закончился суд.

Чтобы лучше понять, насколько необычна для меня была эта идея, необходимо знать, что до того, как я открыл эту страницу, моя жизнь протекала тихо и спокойно, вполне предсказуемо. И я был этим удовлетворён.

Я жил в Филипсбурге, штат Пенсильвания. Небольшая община, в которой я работал, росла медленно, но равномерно. У нас было новое церковное здание, новый пасторат, отличный бюджет. Я был доволен ростом нашей церкви, потому что четыре года назад, когда я и Гвен впервые приехали в Филипсбург кандидатами на свободное место за кафедрой, у церкви не было даже своего здания. Община собиралась в частном доме, верхний этаж был пасторатом, а нижний использовался для служении.

Вспоминаю, что, когда нам с Гвен показывали наше будущее жилье, её каблук провалился сквозь пол.

— Кое-что требует небольшого ремонта, — признала одна из прихожанок, крупная женщина в хлопчатобумажном платье. Я обратил внимание на въевшуюся грязь в трещины её рук. Она сказала:

— Мы пойдём, а вы пока осмотритесь. Гвен осматривала второй этаж уже без меня, но я чувствовал по звуку захлопывающихся дверей, что она недовольна. Но настоящая беда пришла, когда она открыла ящик кухонного стола. Я услышал ее крик и бросился наверх. В

ящике сидели семь или восемь жирных чёрных тараканов.

Гвен захлопнула ящик.

— О, Дейв! Я не вынесу этого, — она заплакала и, не дожидаясь моих слов, бросилась вниз по лестнице, я только слышал стук ее каблуков. Я наскоро извинился перед членами приходского комитета и последовал за ней в единственную гостиницу в Филипсбурге, она уже ждала меня там с ребенком.

— Извини, дорогой, — сказала Гвен, — здесь такие чудесные люди, но я до смерти боюсь тараканов.

Она упаковала вещи. Мне было ясно, что Филипсбургу придется подыскивать другого кандидата на пост пастора.